Амелия Борн - Я тебе изменяю

– Мама! Мама! – разрезал напряженную тишину кухни радостный голосок сына и я тут же подалась ему навстречу.

Подхватила Тео на руки, прижала к себе… целовала, словно в последний раз.

– Добрый вечер, Анна Николаевна, – услышала краем уха, как муж обращается к моей матери.

И поняла: я того, что сейчас произойдет, просто не хочу. Потому что знаю: это уже ни черта все равно не изменит.

– Здравствуй, Глеб, – сухо отозвалась мама.

Я нервно хмыкнула, уткнувшись в макушку сына. Тяжело ей, должно быть, дался такой тон по отношению к любимому зятю.

– А я вот тут… узнала, что у вас сегодня приключилось. Глебушка, как же так?..

Интересно, какого ответа она от него ждала? Ах, Анна Николаевна, я моргнул – а в следующий миг очнулся уже на ком-то сверху?.. Какая разница, как вообще это произошло, ведь случившееся невозможно ни отменить, ни исправить?

И уж точно я не сумею этого простить.

– Анна Николаевна, вы извините, но мы уж сами как-нибудь разберемся, – холодно откликнулся муж.

Я вскинула голову, услышав, как он отвечает моей матери. Сцепила зубы, увидев, как она растерянно, огорченно прижала ко рту трясущиеся руки. И впервые – впервые за всю нашу с мужем совместную жизнь! – почувствовала необходимость дать отпор. Пойти в атаку.

– Ты своей матери так же отвечаешь, когда она лезет в наши дела? – поинтересовалась резко, с нескрываемым сарказмом. – Говоришь, что мы сами разберемся, когда она в очередной раз советует… нет, диктует, как мне кормить сына, во что его одевать или когда отлучать от груди?..

Муж потрясенно застыл. Только рот открыл, но не выдавил в ответ ни звука. Так и стоял, точно выброшенная на берег рыба, и лишь воздух ртом хватал.

А я в этот миг ощутила странную свободу. Свободу говорить, что хочу и что думаю.

– Ну, что там у нас на этот раз? – продолжила тем же тоном. – Принес очередные бесценные инструкции от Риммы Феликсовны? Так давай, огласи их, не стесняйся!

Его глаза впились в мое лицо тысячью игл – и неудивительно. Никогда прежде я не позволяла себе так говорить о его матери. Но и он никогда прежде не позволял себе так меня унижать. Так откровенно, с таким презрением тыкать в недостатки, которые под его уничижительным взором казались мне самой еще страшнее, уродливее, огромнее, словно смотрела на них под увеличительным стеклом.

– Не смей так… о маме, – проговорил Глеб сквозь зубы. – Лучше собой бы занялась! Как с утра ходила в этой старой растянутой футболке, так и ходишь до сих пор! Так ты мужа встречаешь?!

Выпущенная им пуля попала в цель, как ни хотелось мне заслониться от нее напускной храбростью, обманчивым ощущением безразличия…

Я невольно перевела взгляд на футболку, на которую он смотрел с таким отвращением. В глаза кинулось ранее незамеченное мной гадкое пятно – это Тео заляпал меня во время обеда. Стыд прожег с головы до пят, в горле снова скопилась тошнота…

Стою здесь, грязная и растрепанная, почти забывшая о том, что значит быть не просто женой и мамой, а в первую очередь – женщиной…

– Глеб, как так можно! – донесся до меня осуждающий мамин голос.

Я с ужасом поняла, что, похоже, плачу. Беззвучно, стоически, незаметно для себя самой… И все это видят. Мама, муж, и прежде всего – мой сын.

– Нельзя так с женой обращаться, – укоризненно продолжала мама.

И тут Глеб не выдержал. Рявкнул:

– Я же сказал – мы сами разберемся!

Странно, но его агрессия внезапно придала мне сил. Тряхнув головой, я протянула сына маме и решительно произнесла:

– А не с чем разбираться. Я ухожу.

– Чтоооо?! – дружно протянули сразу два голоса.

Я подняла глаза на мужа.

– Ты прав. С этого момента я намерена озаботиться собой и своим здоровьем. У меня, если помнишь, были планы на этот вечер. Думала, проведем его вместе. Что ж… отказываться от запланированного я не собираюсь, просто теперь проведу это время без тебя. А ты… займись сыном.

Я решительно развернулась, чтобы пройти в спальню, но пальцы мужа крепко вцепились в мое запястье, выдавая владевший им ужас.

– Но как же… покормить Тео?

Я пожала плечами:

– Римма Феликсовна права – пора уже отлучать его от груди. Когда сын проголодается – уверена, твоя мать с радостью во всех подробностях расскажет, что с этим делать.

– Но куда ты?..

Голос мужа звучал растерянно, едва ли не отчаянно, и этот звук бальзамом растекался по моей глубоко раненой душе.

– Не думаю, что тебя это касается, – отрезала холодно. – Но если так хочешь знать – я буду наконец делать все, что хочу.