Анна Мичи - Сто оттенков босса

Столик со скрежетом отъехал в сторону, Константин Олегович, прижимая меня к себе, лёг на диван. Теперь я сидела на нём, обнажённая сверху, в одних спортивных штанах и трусиках, чувствуя разгорячённой промежностью, как сильно босс хочет меня. Поймала его за запястья и заставила поднять руки над головой. Он не сопротивлялся, с интересом ожидая моих действий. А я наклонилась и наконец претворила в жизнь то, что не раз видела во сне: очертила губами все эти линии и впадинки, обвела языком вокруг ямочки пупка. Хотела было опуститься ниже, но Константин Олегович не дал, с лёгкостью высвободил руки и подхватил меня за бёдра. Я почувствовала себя совсем маленькой и лёгкой, как пушинка, когда он, одной рукой придерживая на себе моё тело, другой играючи содрал с меня Аринкины штаны. Такая наглость не могла остаться безответной, и я принялась мстить. Расстегнула ремень брюк, потом тугую пуговицу. Бросила быстрый взгляд на лицо босса, проверяя, не возражает ли он. Он не возражал, напротив, смотрел таким жадным, пожирающим взглядом, что, отвечая этому, у меня сладко сжалось внутри.

У меня был сексуальный опыт, но именно что был. Я вообще считала себя не слишком активной в этом смысле особой, спокойно жила без постоянного парня, не торопилась заводить нового, вообще не слишком трепетала от соприкосновения рук и тому подобного. Вот только с Константином Олеговичем всё было по-другому. Вот разве можно почувствовать желание от одного взгляда? Оказывается, да.

Когда мы совместными, слегка мешающими друг другу усилиями избавили его от брюк, жар смущения опалил щёки, но я таращилась во все глаза. Он даже там был красивый. Хорошо сложенный, в меру длинный, в меру толстый. Я осторожно дотронулась до головки, облизнула губы.

– Боже, – выдохнул Константин Олегович. – Запретите этой женщине так делать.

Я только взметнула на него вопросительный взгляд, как он перешёл в наступление. Уложил меня на диван, накрыл горячим телом и, опираясь на руки, стал целовать. Сначала в губы, потом шею, ключицы, занывшую от нетерпения грудь. Почувствовав внизу его пальцы, я выгнулась навстречу, раздвинула ноги. К тому, что сейчас произойдёт, я была готова давно. Может быть, тогда, когда раздевалась, чувствуя на себе его голодный взгляд. Может быть, тогда, когда он повернул защёлку на двери. А может, уже тогда, когда мы вошли в лифт.

Словно почувствовав моё нетерпение, Константин Олегович не стал медлить с прелюдией. Осторожно направил член в меня. Головка вошла внутрь, я прикусила губу, ощущая, как она медленно, раздвигая собой стенки, продвигается сквозь напряжённые, подрагивающие, сжимающиеся тугим кольцом мышцы. Томительное напряжение толкало меня двинуться вперёд, шевельнуть бёдрами, самой насаживаясь на член, но я терпела, чтобы продлить удовольствие проникновения, прикусывала пальцы и наблюдала за Константином Олеговичем.

У него было очень беззащитное лицо. Как будто не он сейчас брал меня, а я владела им, безгранично и полностью. Как будто только от меня зависело, казнить или миловать. Он неотрывно смотрел на меня, опираясь на руки, и в его глазах горело такое неудержимое желание, что по телу прокатилась сладкая дрожь.

Мне льстило его желание, то, что ему сносит крышу так же, как мне, что он хочет меня так же сильно. Что так же зависим от меня, как я от него. Сводило с ума то, как он выдыхает воздух сквозь стиснутые зубы, как пытается удержаться, не соскользнуть с грани, доставить удовольствие сначала мне. Как гладит меня яростным жадным взглядом, как нетерпеливо целует, забыв о нежности, как мнёт грудь, ласкает соски, вырывая из меня невольные стоны. Нас словно захватило первобытное безумие, и мы стремились навстречу друг другу в этой древней пляске, соприкасались губами, стукались зубами в желании почувствовать сильнее, ближе, ярче.

Не знаю, кто не выдержал первым, но накатившая волна смела меня, окунула в невыразимое наслаждение, и я, кажется, даже застонала вслух. Во всяком случае, когда я пришла в себя, мир по-прежнему, как ни странно, оставался целым, а Константин Олегович, всё ещё нависая надо мной, смотрел на меня с немного усталой, но чрезвычайно довольной улыбкой.

– Согрелась? – спросил он.

Не то слово. Сгорела и расплавилась.

Я ничего не ответила, но ему и не требовался ответ. Константин поднялся с дивана:

– Чай совсем остыл. Я разогрею, – и скрылся в глубине кабинета.

Я тоже поднялась и села. Накрыла ладонями горящие щёки. Вот это и случилось. Совершенно незапланированно, с бухты-барахты, на одном лишь диком притяжении. А что теперь?