Айгар Василевский - Сайт знакомств

До отъезда, пока жена сосредоточенно наносила на лицо оттенки, я вышел пройтись возле дома. Под нашими окнами раскинулся один из самых прелестных и старых парков Москвы. Он же один из самых маленьких – парк «Дубки». Крохотный островок былой густой дубравы, он оставался напоминанием о прежнем уюте дачных московских окраин. Отделённый от рокочущего Дмитровского шоссе двумя рядами кварталов, он хранил в своих аллеях тихую надежду. Для своих посетителей он приберёг даже пруд – изысканно-изогнутый овал среди лужаек. Западный край парка всё ещё обегал хлопотливый трамвай – по извилистому каменистому пути, закрытому для прочего газоносного стада. Говорят, по этому пути трамвай бегал здесь ещё при императоре Николае Александровиче – сквозь сады до здания сельхозакадемии, что было тоже неподалёку. Если очередной временщик – командующий городским хозяйством вздумает тут снимать наезженные за столетия рельсовые колеи, я, как обычный вялый москвич, приду сюда с бессильным протестом и волнением, и возможно, пролью слезу, глядя на святотатство.

Но пока номер 27-й ещё возил сюда мам с колясками, подростков с пивом, бабушек с пледами, отрешённых бегунов в наушниках и таких как я – лысеющих, трезвых с утра философов. Прибытие трамвая к малозаметной остановке прячущейся в кустах сирени – главное для меня воплощение дневной элегии.

В аллеях обычно можно было встретить немало иных поводов для элегических размышлений. Неторопливо прогуливаясь, я приветствовал двух знакомых собаководов и одного кошковода – бывшего спортсмена-бобслеиста. Я знал, что после травмы у него началась новая фаза жизни, связанная с поиском какой-нибудь грязноватой работы. А какой ещё? Кот у него был в дорогом ошейнике и ступал величественно и слегка брезгливо. Он был любимцем жены, которая вроде моей заведовала косметической клиникой. Содержала, таким образом, дом, кота и мужа. Экс-бобслеист, как всегда, мягко осведомился о здоровье супруги, а я по традиции ответил позитивно.

Далее мне встретились пожилой пыхтящий бегун и молодая мать гигантской толщины. Рядом с ней толкал детскую коляску мужичок в свитере с оторопелым взглядом. В конце аллеи на лавочке грустно сидел ещё один мужчина – в красной куртке с вышиванием на коленях. Ещё дальше две тощие старшеклассницы нервно курили и вплотную друг к дружке грели задницами спинку скамейки, поставив ножищи на сиденье. Меня они проводили взглядами, заставив вспомнить недавний инцидент с поливанием мочой. Я даже ускорил шаг.

Неспешные прогулки в аллеях обычно шли мне на пользу, способствуя тихому выстраиванию сюжетов, обещанных редакциям. Но иногда наоборот – отвлекали. Меня занимало и слегка настораживало то настроение, что поселилось во мне с позавчерашней встречи. А может даже с вечера, когда я впервые изучил суточный улов из восьми посланий незнакомок. Я знал, что это дело затягивает. Ещё я уяснил, что самым интригующим был момент обнаружения в почтовом ящике новых приветов. Их могло и не быть. Ожидание питалось ежевечерней загадкой.

Всё же я старался себя уверить, что имею в виду совсем иную, небанальную интригу. С ней ещё предстояло разобраться.

Вернувшись, я обнаружил жену на боевом взводе, одетую по-походному. Ей, высокой изящной брюнетке, шло облегающее.

В нашей семье в основе взаимопонимания всегда лежало разделение труда. Из Москвы до дачи Германа во Фрязино машину вёл я. Обратно должна была жена. Подразумевалось, что суточная доза торжеств меня сильно утомит. Сильнее, чем её.

На самом подъезде к усадьбе Германа к высокой кирпичной ограде жалось несколько знакомых автомобилей.

– Вон Андрюши Кротова джип, – приметила Альбина, – напьётся опять… На хрен Герман его всегда зовёт?

– Андрюша – ветеран и старый друг, – возразил я, – они с Германом работали вместе, да и сейчас…

– … Вместе по блядям ездят, – продолжила жена.

– Ерунду говоришь, – твёрдо сказал я, – никуда они не ездят. Андрей уже выбрал, кстати, и скоро женится.

– Ага, – согласилась Альбина, – седьмой раз.

– В шестой, – поправил я.

Предупреждённый мною крупный пузатый Герман встретил нас у ворот. Он стригся теперь чрезвычайно коротко, лишая статуса изрядную плешь, растущую, как и у меня ото лба. Короткая седеющая бородка придавала его пухлому лицу барственное и холёное выражение, к чему Герман, думаю, и стремился, поскольку в душе и был барин. Целуя Альбину, он смешно пучил губы, чуть топорща бородку.