Алексей Губарев - По зарубкам Золотого демона

Обиженный – победитель и абсолютно безнаказан, потому как незаметен и неизвестен. Но только представьте, что эта штуковина общедоступна и проста как шариковая ручка, но обладает скрытыми убийственными свойствами.

Смерть на планете начнет беспощадно прогрессировать. Тут уже никакая государственность и полиция не спасет человечество от всеобщей паники и братоубийства. Скорее наоборот, эти колоссы рухнут задолго до полного самоистребления человечества.

Уже не более чем через месяц после первых жертв каждый будет уничтожать всех, кто попадет в этот проклятый двухсотметровый радиус. Если же он этого не станет делать, то будет немедленно "сварен" кем-то другим. Каждый будет убивать каждого. Всеобщий хаос начнет праздновать свой черный пир, заходясь в психическом припадке. Это будет такая паника разума, которою пока трудно даже вообразить. Стоит ли описывать нервозность сотен тысяч тех, у кого вдруг села батарейка, или из двух магнитов, необходимых для создания оружия, под рукой не окажется одного?

Доли секунд будут решать судьбу каждого. И спасения никому и нигде не будет. Постоянное ожидание, страх, смерть соседей, неизвестность того, кто в тебя целит и откуда, дикий ужас – будут буквально сводить планету с ума.

То, что придумал этот сумасшедший, уже более суток будоражило его воображение. Он потерял покой. Дома он не мог находиться. Ему надо было работать, но было страшно. За грудиной сдавливало. Куревом он пытался «раздышать» себя, но, несмотря на то, что на улице было свежо, он задыхался.

В киоске опустились жалюзи, щелкнул замочек и, удаляющийся стук каблучков, оповестил окружающее, что продавщица ушла. Дождь уже не моросил, а рыдал.

В какой-то момент мужчина почувствовал прилив сил, и решился идти дальше. Но, едва сделав пару шагов, почувствовал головокружение. Уже падая в промежуток между киоском и облетевшим кустом, он ощутил острую боль под левой лопаткой и потерял сознание.

Губарев Алексей Васильевич

Байгуш.

Прежде, чем изложить на бумагу сие повествование, хочется осведомить читателя, что он не найдет здесь занимательного. Желающие обрести ощущения, словно их окатил кто холодной водою или в наручниках волокут на расстрел, разочаруются об утерянном даром времени. Истории, в общем понимании этого слова, в этих пустых строках никакой нет, потому блюдо покажется посетителю довольно пресным. Данное чтиво назначено скорее для натуры задумчивой, в характере слабом, которой свойственна мечтательность и долгая боязнь окунуться во грехи, что впрочем любой другой делает не задумываясь.

Наверное, оно ближе обывателям монастыря и в большей степени, которые женского полу. Желания внести сраму в благочестивое житие затворниц, а паче посеять растление в их умы или же вызвать блудное разжение плоти высокодуховных особ здесь нету, как и иного злого умысла. Всеизвестно, что и при церкви страсть бушует не менее сильно, но в отличие от той, которая на воле вдрызг упивается пороком, та, которая заточена в стены монастырей вынужденно нарезает бессмысленные круги, словно возбужденный жеребец, видящий загулявшую кобылицу, но привязанный к столбу крепкою бечевой. По своей сути данным легкомысленным посланием я не открываю нового направления литературы название которому комедия, где двое молодых героев, одним из которых оказываюсь я, на протяжении долгого времени откровенно «валяют Ваньку». Буйному нраву, привлекаемому насыщенными ароматами жизни, в тонких нюансах значения не найти. Так и здесь он обнаружит себе мало интересного. Предложенное вашему взору, скорее сродни прогулке запоздалой пчелы в позднюю осень по цветкам астр, не дающим нектара, в которых она будет оглоушена яркой игрою холодных красок, но утробы не насытит.

21 июля 1984 года. Назначение.

Над плацем отгремел марш «Прощание славянки». В стенах училища отсверкали аксельбанты, отзвенели подковы парадных коробок, раздарены напыщенные букеты гладиолусов. С улиц испарились счастливые лейтенантские рожи, освященные слезами мамаш и безбожно извозюканные помадой невест и юных жён. Николай Данилович Быков – начальник училища, исключительно порядочный из генералов, с которым пересеклась моя служба, поставил на крыло очередной выводок своих птенцов.

Мне нравится марш «Прощание славянки», хотя на душу лёг совсем другой, названия которого к своему стыду не знаю. Духовой оркестр училища исполнял его редко, но есть в нём нечто трагическое, обреченное белогвардейское. Под такой не грех идти цепью на пулемёты.