Делла Сванхольм: Любовь на Женевском озере

– Ты все еще мечтаешь о собственном отеле? – спросила однажды Катрин, приехав из Лозанны, чтобы навестить свою младшую сестру.

За окном лил дождь. Он налетал порывами, плотными струями, временами стирая серый силуэт противоположного берега вдали. Небо было грязно-серым, и низкие тучи все так же двигались на восток, в сторону Берна и Оберланда. Спокойное, с прозеленью водорослей и отражений деревьев, озеро застыло между намокшими парками и темно блестевшими под потоками воды асфальтовыми лентами дорог.

– Да, но теперь это только мечты, – печально ответила Дениза.

– Почему же? Ведь ты упорная и можешь всего добиться в жизни.

– Видишь ли… – замялась Дениза.

– Ну говори, говори! – настаивала Катрин.

– Дело в том, что за это время конъюнктура изменилась, и не в лучшую для меня сторону. Увы! – вздохнула Дениза. – Цены на отели значительно поднялись.

– А тех денег… – тяжелые воспоминания нахлынули на Катрин, и ее прекрасные голубые глаза наполнились слезами, – что мы получили после гибели мамы и папы, разве недостаточно для осуществления твоей мечты?

– Теперь, боюсь, этой суммы не хватит для покупки даже очень маленького отельчика, – грустно заключила Дениза.

Сестры надолго замолчали. Катрин о чем-то задумалась, ее лоб прорезали морщины.

– Но какой-то выход обязательно же должен быть! – воскликнула наконец она. – Послушай, а если тебе продать квартиру родителей? Она ведь слишком велика для тебя одной…

– Я уже думала об этом, – призналась Дениза. – Но деньги от продажи мы с тобой должны поделить пополам, а этой суммы будет тоже явно недостаточно для…

– Нет-нет! – решительно прервала ее Катрин. – Насчет квартиры мы с Антуаном все обсудили. И он со мной полностью согласен…

– В чем это? – подозрительно посмотрела на нее Дениза.

– Не волнуйся ты так, малышка! – попыталась успокоить ее Катрин. – Дело в том, что мы с Антуаном очень прилично зарабатываем. Я живу с ним как у Христа за пазухой. А ты совсем одна. И ты мой самый близкий человек. Поэтому будет только справедливо, если ты продашь квартиру и все деньги положишь на свой счет. Конечно, отложив часть на покупку небольшой однокомнатной квартиры. Может быть, даже в этом же доме.

– Нет, я так не согласна, – заупрямилась Дениза. – Деньги пополам.

– Да нет же, нет! – настаивала Катрин. – Я хочу, то есть мы вместе с Антуаном хотим, чтобы все деньги были твоими. Тогда, через какое-то время и если ты будешь где-то работать и откладывать, ты в сумме сможешь получить то, что поможет тебе осуществить мечту. Думаю, папа с мамой, которые там, – она показала рукой вверх, – тоже были бы рады такому решению. Поверь мне, сестричка, хоть все считают нас, швейцарцев, чересчур рациональными и практичными – и это правда, – у каждого из нас есть сердце и мое сердце подсказывает мне: именно такое решение справедливо.

Катрин подошла к Денизе и обняла ее. На глазах у обеих выступили слезы.

– Спасибо, сестричка. Ты действительно мой самый лучший друг! – воскликнула Дениза.

– А лучшему другу в этом доме дадут чашечку кофе? – притворно рассердилась Катрин. Она не умела долго грустить и, как счастливая замужняя женщина, предпочитала радоваться жизни.

– О господи, конечно же! Да еще с твоим любимым тортом «Форе нуар». Я специально бегала в кондитерскую на рю Паки, – похвасталась Дениза.

– Ой, – расплылась в улыбке Катрин, – такой кондитерской, как на Паки, нет нигде.

– Даже в Лозанне? – съехидничала Дениза.

– Даже там. Кондитерская на Паки, может быть, самая лучшая во всей Швейцарии, – серьезно заметила Катрин, которая не понимала шуток, когда речь шла о сладком.

– А помнишь, какой замечательный торт мы ели в Баден-Бадене, когда ездили туда на термальные источники? – спросила Дениза.

– Конечно. Такой пышный, высокий, черный бисквит. Взбитые сливки и вишни. Много вишен, – облизнулась Катрин. – И назывался он «Шварцвальд». А как ни крути, в переводе означает только одно – «Черный лес», то есть «Форе нуар». Пожалуй, только у кондитеров из Баден-Бадена торт получается не хуже, чем у нас на Паки. – И Катрин нетерпеливо подвинула к себе тарелку с большим куском торта, который ей так щедро отрезала младшая сестра.

Дождь редел, закрывавшая Женеву завеса местами становилась прозрачной. Первым проглянул купол собора Святого Петра на противоположном берегу, легкий и зыбкий среди сверкающего трепета ливня. Потом из отхлынувшего потока стали вырисовываться кварталы, с крыш лила вода, город, казалось, вновь выступил из волн наводнения, хотя широкие разливы воды еще наполняли улицы туманом. Но вдруг сверкнуло пламя – сквозь ливень прорезался солнечный луч. Дождь уже не лил в квартале, где находился дом Денизы, он хлестал левый берег, Старый город, дали предместий; видно было, как капли летели стальными стрелами, тонкими и частыми, сверкавшими на солнце. Направо загоралась радуга. По мере того как луч света ширился, розовые и голубые мазки пестро размалевывали горизонт, будто на детской акварели. Небо запылало; казалось, на хрустальный город сыплются золотые хлопья.