Карла Кэссиди - Страсть под запретом

Элизабет со вздохом отвела взгляд и только сейчас обратила внимание, что из небольшой рваной раны на левой ноге у него тонкой струйкой сочится кровь.

— Талбот, твое колено кровоточит…

— Пустяки. Все не так страшно, как кажется, — беспечно отмахнулся он, нехотя открывая глаза. — Но я не буду сильно возражать, если ты порвешь что-нибудь из своей одежды и перевяжешь мои раны…

— Вот еще! — невольно заражаясь его игривым оптимизмом, фыркнула она. — Стану я портить свою любимую кофточку! Давай договоримся так: если ты прямо сейчас построишь уютный шалаш, в котором мы могли бы переночевать, то я, так и быть, пойду на определенные жертвы.

Приятный негромкий смех в ответ на ее попытку пошутить стал для Элизабет полной неожиданностью. Она словно приросла к тому месту, где сидела: в одну секунду долгие годы изматывающей борьбы с самой собой пошли насмарку — присмиревшая, затаившаяся было страсть неудержимо рвалась на волю. За девять лет брака с Ричардом Элизабет никогда (да-да, ни разу!) не оставалась с Талботом наедине, опасаясь ненароком выдать свои чувства. Но стоило им оказаться одним в ночном лесу, как знакомый жар охватил все ее существо, грозя в любой момент разрушить с таким трудом возведенные барьеры…

— Думаю, мы с тобой просто-напросто насмотрелись приключенческих фильмов. — Его бархатный голос завораживал, гипнотизировал ее — и смысл сказанного ускользал от нее; как песок сквозь пальцы. — Согласись: любой нормальный человек не в состоянии воздвигнуть шикарный шалаш за пять минут, а лишить тебя одежды ночью, в лесу — это и вовсе бесчеловечный поступок, — усмехнулся он, осторожно приложив к ране чистый носовой платок, найденный в кармане брюк, и надежно, крест-накрест, закрепив его широким лоскутом, оторванным от рубашки.

В небе на долю секунды вспыхнул яркий огонек — и Элизабет, ощутив где-то внутри сумасшедшую радость и невероятное облегчение, так же внезапно пришла в себя.

— Ты это видел?! — пылко воскликнула она, указывая в ту сторону дрожащей рукой. — За нами летят спасатели! На вертолете!

— Жаль тебя огорчать, Элизабет, но это всего лишь молния. На нас надвигается гроза… Да, боюсь, так оно и есть. Пожалуй, я тоже переберусь на бревно. На сырой земле недолго подхватить воспаление легких. Помоги мне, пожалуйста…

— Обопрись на меня. А теперь сделай шаг назад и опускайся. Не спеши, потихоньку…

— Спасибо.

— Всегда пожалуйста. И все-таки ты не прав: никакой грозы не будет.

— Поверь, я очень хотел бы ошибиться, но… И тут, словно подтверждая его слова, послышались раскаты грома, поднялся сильный ветер.

— Вечно ты все испортишь… Я ненавижу тебя, Талбот Маккарти! — в сердцах выкрикнула она, наблюдая, как по земле барабанят первые капли дождя.

— Если в ближайшее время мы не выберемся отсюда, это чувство станет взаимным, поверь мне… — холодно откликнулся он.

Дождь лил около часа, но грозовой фронт, к счастью, прошел стороной. Кое-как прикрывшись его пиджаком от непогоды, насквозь промокшие и несчастные, они сидели в полной темноте и слушали собственное дыхание. Элизабет первой нарушила молчание:

— Очевидно, спасатели уже не появятся… Талбот и рад был бы сказать ей что-нибудь ободряющее, но в данной ситуации честность представлялась ему куда важнее морально-этических соображений. Ограничиться полуправдой, до поры до времени попридержав собственные сомнения и мрачные прогнозы, — вот единственный вполне приемлемый компромисс, за который он мог сейчас ухватиться.

— Сомневаюсь, что поиски начнутся сегодня же. Погода не располагает.

— Значит, нам все-таки придется переночевать в лесу… — В ее голосе послышались странные нотки… беспокойства, что ли?

— А если завтра утром мы не заметим никаких признаков спасательной операции, сами отправимся за помощью, — предложил Талбот, тактично умолчав о том, что из-за поврежденной ноги он вряд ли сможет сносно передвигаться.

— Нам остается одно — сидеть здесь в полной темноте… — прошептала она.

Если бы в этот момент на небе сверкнула молния, Талбот наверняка смог бы — пусть на мгновение — увидеть ее лицо и, возможно, понять, чем вызвана необъяснимая тревога, что так ясно звучала в ее голосе. Не зная причины, он мог лишь гадать:

— Согласен, тебе предстоит отнюдь не самая комфортная ночь в жизни, но у нас просто нет другого выбора.

Ни взрыва праведного гнева, ни колкого упрека в ответ не последовало. Элизабет довольно долго молча сидела рядом с ним на бревне, чуть касаясь его плеча своим плечом и наконец решилась признаться: