Кэтрин Арчер - Отвага и любовь

Он услышал звук удара. Но это не был удар, направленный на него. Страшный крик боли раздался за его спиной. Обернувшись, Роланд увидел Орина, лежавшего на поле. В стороне от него валялся его меч.

Роланд взглянул на Джеффри, который покачал головой.

— Я не мог убить тебя сам и не мог позволить никому сделать это.

Роланд встал и наклонился над Орином. Он увидел, что правая сторона тела Орина была окровавлена.

— Ты что, сошел с ума? Разве ты не видел, что на тебя смотрит весь мир?

Шрам на щеке Орина побагровел и вздулся, когда он закричал:

— Я ненавижу тебя, Себастиан! — Он посмотрел на Джеффри, который встал рядом с Роландом. — Я ненавижу всех вас. Сначала ты, Роланд, изуродовал меня так, что Селеста никогда бы не посмотрела на меня, потом ты, Джайлс-Джеффри, забрал ее себе. Если бы я знал, что ты родня Роланду, я бы тебя уже давно убил. — Его лихорадочный взгляд отыскал Роланда. — Это я использовал яд. Я шел следом за Джайлсом, чтобы посмотреть, что он задумал той ночью, когда пошел в твои покои. Я видел, как он заколебался и выбросил яд в очаг. Я не знал, почему он намеревался убить тебя, а потом струсил. Но я не побоялся сделать то, чего он не смог.

Обличительная речь этого безумца была прервана. Роланд услышал голос отца Орина, графа Хэмпстеда:

— Ты уже довольно наговорил, Орин! — Обернувшись, Роланд увидел, как высокий господин подозвал жестом двух своих слуг, вышедших следом за ним на поле, и коротко им приказал: — Заберите его. Мы немедленно возвращаемся домой.

Слуги подчинились, и они — все четверо — покинули поле.

Роланд позволил им беспрепятственно уйти. Все здесь всё видели и слышали. Орин не мог больше скрывать свою подлинную сущность ото всех, какое бы положение ни занимал его отец.

Роланда гораздо больше беспокоили другие вещи, когда он снова повернулся к своему брату, который стоял молча и казался теперь, когда ненависть покинула его, опустошенным и слабым. Жалость кольнула Роланда, но он должен был получить ответ на свой вопрос.

— Почему, Джеффри, почему? Брат медленно покачал головой.

— Меня оставили умирать на поле мои собственные люди. И ты представить себе не можешь, Роланд, что могут сделать с человеком четыре года, проведенные в тюрьме. Я вернулся в Англию ожесточившимся и полным ненависти, готовым, во что бы то ни стало уничтожить отца, тебя и Керкланд. Разве можно сделать это лучше, чем, заняв для начала пост в доме старейшего врага отца? — Он взглянул на Роланда. В его глазах была мука. — Но как я ни боролся, во мне продолжала жить любовь к отцу. Я решил встретиться с ним, сказать ему, что я жив. Он пришел, Роланд, но был так пьян, так далек от действительности, что был сбит с толку, когда я назвал ему свое имя. Он разразился тирадой по поводу того, насколько все сложилось бы по-другому, если бы его старший сын был таким, как младший. Более ответственным. Более благородным. Я настолько разозлился, что бросился на него с кулаками. — Страдание исказило его бледное лицо, отразилось в черных глазах. — Я не собирался убивать отца, но его лошадь встала на дыбы и сбросила его на землю. Я ничего не смог сделать. Мое горе стало разрушительным. Всю свою ненависть я обратил на тебя, Роланд. Еще неистовее, чем всегда, я хотел увидеть тебя уничтоженным и удвоил усилия, чтобы еще больше разжечь вражду между семьями Пинакра и Керкланда. Когда король распорядился, чтобы ты женился на Селесте, дабы воцарился мир, я обрадовался. Я знал, что Селеста была влюблена в меня. Это давало мне возможность наставить тебе рога. Я спал с ней, собираясь добиться того, чтобы она забеременела. Я хотел, чтобы ребенок, который унаследует Керкланд, был моим, а ты бы думал, что он твой. Я собирался дождаться подходящего момента, что мне было нетрудно, потому что годы, проведенные в тюрьме, научили меня быть терпеливым. И в тот момент, когда ты считал бы себя самым счастливым человеком, я бы сказал тебе, что твой обожаемый сын на самом деле — мой сын, а твоя жена — моя возлюбленная.

Тут Роланд почувствовал, как у него за спиной кто-то встал. Обернувшись, он увидел Мередит. По любимому им лицу текли слезы. Он потянулся к ней, крепко прижал к себе. Для него не было большей радости в жизни, чем ее нежное и вместе с тем какое-то удивительно подбадривающее присутствие.

Джеффри продолжал:

— Ты даже представить себе не можешь, в какую ярость я пришел, узнав, что ты женился на Мередит. Все мои планы рухнули. Однако я продолжал стремиться выполнить свой замысел, и ничто не могло остановить меня. Сейчас я понимаю: самоотверженность Мередит сыграла роковую роль в моей судьбе. Когда Селеста написала мне, что ты знаешь о ребенке, я понял, что должен жениться на ней. Я не мог отказаться от собственного ребенка.