Натали Де Рамон: Пропуск в райский сад

— Ну чего ты кобенишься? — маслено заговорила Полетт. — Своего адвоката номер не даешь, этот тебе не нравится. Тебя звать-то как?

— Круговорот.

— Не. По имени, по фамилии?

— Жерар Филен… Все замерли.

— Ты мне это брось! — первым опомнился Бетрав. — Адвокат у него Жерар Филен, сам он Жерар Филен! Что за бред?

Бродяга надменно улыбнулся и опять воздел вверх указательный палец.

— Сие есть суть круговорота! Все в природе находится во взаимном круговращении! Что есть человек? Тварный сосуд, исполненный водной сущности, каковая имеет обыкновение…

— Простите, что перебиваю, мсье Филен, — мягко заговорил Лежье, — но вы ведь именно на эту тему беседовали вчера с мсье Дени, — и показал на Марка, — когда видели его вчера в последний раз? Не так ли?

— Ну. На эту, поскольку круговорот — тема глобальной ипостаси, каковая открывается лишь в процессе…

— Безусловно! Безусловно! И вы в это время находились, так сказать, в процессе у куста роз, а мсье Дени был…

Бродяга хихикнул и показал на верх дома.

— Там он был! На верхотуре! На лесах! Прямо, считай, под крышей! И ведь углядел меня. Ты представляешь? — Бродяга доверительно взял Лежье под локоть и повел к дому. — С такой выси углядел! А почему? Потому как процесс истины…

— Ну конечно! Процесс истины! И Дени в это время был на верхотуре один, когда вы беседовали?

Мы все, затаив дыхание, почти на цыпочках шли за ними.

— Один. Один беседовал. С глазу на глаз. Только, знаешь, кто-то нас подслушивал, потому как ржал сильно.

— Ржал?

— Ну не то чтобы как конь ржет, а эдак по-оперному, с раскатом, но громко! Глупый человек, недалекий, не дано таким проникнуться мудростью мироздания!

— Конечно-конечно. Не дано проникнуться. Выходит, вы второго человека не видели, а только слышали?

— Нет, не слышал я человека! Я хохот слышал, а потом грохот! Та-а-акой грохот, я тебе скажу… Может, это вовсе и не человек был, а? И смех нечеловеческий, и грохот?..

Бродяга снизу вверх заглянул в лицо адвоката, но тот лишь пожал плечами.

— А я вот точно думаю: не человек! Нет, не человек.

— Вы испугались нечеловека и спрятались в погребе, потому что двери погреба были открыты?

— А ты бы не испугался? Сначала хохочет, как Мефистофель, а потом грохот и дикий крик?

— Ну, уж тут всякий испугается. Только должен вам признаться, что это был все-таки человек, и теперь он при смерти. И многие считают…

— Человек? При смерти?

— Увы, увы. И многие считают, что именно мсье Дени сбросил его с лесов.

— Кто? Он? — Бродяга обернулся и показал пальцем на Марка. — Нет! Он один был и никого не сбрасывал. Там и человека-то никакого не было! Хохот один и грохот!

— А вы бы могли, мсье Филен, проехать вместе со мной и сделать официальное заявление, что мсье Дени не покушался ни на чью жизнь?

— А почему я?

— Потому что вы — единственный свидетель.

— Я — единственный?

— Боюсь, именно так. И только вы один можете доказать, что мсье Дени не виноват ни в чем. Иначе ему грозит…

— Гильотина?!

Лежье кашлянул.

— Ну, что-то в этом роде, а они с женой ждут ребенка.

Бродяга оглядел всех, почесал в затылке.

— Я бы сейчас чего-нибудь выпил, потому как жидкость — суть вселенское вещество…

Лежье, Бетрав и бродяга, еще немного — скорее для красного словца — поторговавшись насчет гражданских прав, поехали в участок, причем очень радовало, что и Полет тоже отбыла с ними, прихватив вина — для поддержания круговорота жидкостей в организме единственного свидетеля. Тот вел себя важно и покровительственно, очень серьезно осознавая свою необыкновенную миссию, но даже дипломату Лежье пока еще не удалось разобраться, кого же все-таки зовут Жерар Филен. А в моей голове все настойчивее ходили соображения насчет этого имени, но тоже никак не складывались во что-либо конкретное.

Мы проводили их до ворот Бон-Авиро, где Бетрав всегда оставлял свою машину, помахали им вслед и вчетвером неторопливо направились обратно.

— Не перестаю восхищаться, — заговорил старший Дени, восторженно разводя руки, — какая же здесь красотища!

— Самое красивое место на свете, — сказал Марк.

— Особенно сейчас, осенью, — поддержала Кларисс, — когда много разных красок. Смотрю и никогда не могу насмотреться.

— Слушай, Марк, — сказал отец. — Может быть, отпустишь сегодня пораньше строителей, чтобы не стучали? Очень хочется в тишине посидеть после такой нервотрепки.