Эдриан Маршалл: Дорогая, где Бобстер?

Слово «должен» меня немного утешило. Правда, жаль было оставлять в одиночестве моего лохматого приятеля. Но когда долгожданный, абсолютно пустой автобус притормозил у перекошенного козырька остановки и открыл старенькие двери, пес проворно поднялся с моих ног, запрыгнул на ступеньки автобуса и повернулся ко мне, словно вопрошая: «Ну что ты стоишь, ты ведь его дожидалась?». В собачьем взгляде мне почудился задор кавалера, который, вопреки всему, решил проводить до дома понравившуюся даму.

Водитель не обратил на пса никакого внимания, и мне оставалось лишь послушно залезть в автобус следом за своим лохматым приятелем.

— В-вы едете в Б-бервик? — стаскивая тонкие перчатки с окоченевших рук, поинтересовалась я у водителя.

Окинув меня недовольным взглядом, он буркнул:

— Я проезжаю Бервик.

— Т-то есть вы т-там не ост-танавливаетесь? — клацая зубами, уточнила я.

— Останавливаюсь по требованию, — рявкнул на меня водитель и с такой силой надавил на газ, что я качнулась и буквально рухнула на ближайшее ко мне сиденье.

Вопрос об оплате проезда почему-то отпал сам собой. Я подумала, что, если спрошу своего странного возницу о чем-нибудь еще, он ответит мне какой-нибудь грубостью. В обычном автобусе ко мне подошел бы кондуктор. Но этот автобус, проезжавший мимо Бервика, язык не поворачивался назвать обычным.

Лохматый скиталец, по всей видимости, решил проехать со мной остаток пути. Если честно, я была даже рада его присутствию: неприютный город, странный водитель, место, куда никто не хочет ехать, — все это нагнетало тревогу.

— Бервик! — раздался наконец зычный голос водителя, и я заторопилась к выходу: двери могли захлопнуться прямо перед моим носом.

Вместе со мной из автобуса выскочил и пес. Ответом на мой вопросительный взгляд было многозначительное молчание и влажный блеск темных карих глаз.

— Зря ты за мной увязался, — оглядевшись по сторонам, ласково пожурила я своего провожатого. — По-моему, этот Бервик не самое гостеприимное местечко.

В Бервике, маленьком городке с бело-голубыми домиками, усыпанными ватными клочками снега, должна была быть гостиница. Во всяком случае, о единственной гостинице в городе я вычитала из книжки-путеводителя, который купила сразу, как только вышла из самолета.

Гостиница называлась «Ред санрайз», и это название мне не очень-то понравилось. Не скажу, что уютным показался мне и сам городок: темные окна стареньких невысоких домишек косились на меня устало безжизненным, обескровленным взглядом. Я надеялась, что утро развеет мои ночные тревоги и город покажется не таким мрачным и пустым. Однако сейчас, в промозглой ночной тишине, я, некогда мечтавшая о жизни в тихом маленьком городке, с тоской вспоминала шумный и светлый город, из которого уехала.

Фонарей на широких улицах было немного — точнее, большая их часть не горела, — и мы с моим верным спутником плыли в этом тусклом свете как призраки. Вереница одинаковых домиков, казалось, никогда не кончится, и я даже испугалась, что выбрала неверный маршрут.

Наконец дорога повела нас вниз, и перед нами раскрылась удивительная панорама: под городом, расположенным на возвышенности, простиралась деревня, та самая деревушка Бервик-виллидж, о которой говорил мистер Стемплтон, а над деревушкой, почти что на обрыве, возвышалось угрюмое, но внушительное сооружение, напоминавшее средневековый замок.

— Ого! — присвистнула я, в последний раз видевшая высокие холмы лишь в детстве. — А Бервик начинает удивлять.

Гостиница — пятиэтажное здание с нелепыми колоннами, которые, по всей видимости, должны были придавать сооружению величественность, — располагалась неподалеку от бервикской церкви, в том месте, где главная дорога города ручьем стекала вниз по склону холма.

Очень скоро мы с моим лохматым приятелем оказались прямо под колоннами, на широком крыльце гостиницы, освещенном тусклым светом единственной лампы. Я испугалась, что «Ред санрайз» уже закрыта, но дверь со скрипом поддалась и распахнулась, впустив нас в просторный сумрачный холл.

Администратором «Ред санрайз» оказался низенький и сутулый человечек с нелепыми жидкими кудряшками, обрамлявшими его морщинистое лицо. Этот старичок с пронзительным взглядом чем-то напомнил мне гофмановского Крошку Цахеса.

— Я вас слушаю, — сухо пропищал маленький человечек.

— Добрый вечер.

— Скорее уж ночь.

— Да, пожалуй, — механически согласилась я, слишком уставшая, чтобы спорить из-за таких мелочей. — Мы могли бы у вас поселиться?