Люси Дейн - Счастье быть с тобой

Боже мой, неужели я так и не увижу свою крошку!

Уснуть снова Ширли не удалось. Она проворочалась в постели до утра, больше всего сожалея, что Люк сейчас не здесь, а на другом конце Бердикса спокойно спит в своей большой красивой вилле, где впору разместиться не одному человеку, а целой семье. Ширли не хватало его присутствия, которое обычно чудесным образом вселяло в нее уверенность в завтрашнем дне. Она знала, что завтра суббота и Люк, как обычно, придет к ней, чтобы выполнить какую-нибудь тяжелую работу, но ей хотелось увидеть его прямо сейчас.

Ширли едва дождалась одиннадцати часов, когда, по ее мнению, уже можно было позвонить Люку. Ей просто необходимо было поговорить с кем-нибудь — с Люком лучше всего — и таким образом отвлечься от мучительных воспоминаний о ночном кошмаре. Конечно, можно связаться с Сандрой, но... это не то. Люк, и только он, способен помочь ей забыться.

Ширли поднесла телефонную трубку к уху и остановилась. Собственно, особого повода для звонка у нее не было. Она не могла придумать причины, позволявшей потревожить Люка раньше четырех часов пополудни. И какое ему вообще дело до того, что ей требуется каким-то образом успокоиться?

Между тем ее пальцы уже нажимали на кнопки телефонного аппарата.

Что я делаю? — промчалась в мозгу Ширли паническая мысль. Нельзя самой обращаться к нему за помощью!

У нее еще было время дать отбой... впрочем, уже нет.

— Да? — прозвучал в трубке хорошо знакомый спокойный голос.

— Я... э-э... здравствуй. Прости, я не должна была звонить. Извини. До свидания. То есть до встречи...

— Ширли? Что-то случилось?

— Нет. Просто на душе у меня как-то... В общем, все в порядке. Мне не следовало беспокоить тебя сейчас. Вечером жду. Пока.

Она поскорей нажала на кнопку, прежде чем Люк успел что-то сказать.

— Как глупо... — слетело с ее губ, когда она положила трубку. Похоже, мне следует начать заново учиться себя контролировать.

Позже, когда Ширли стояла перед зеркалом, натянув халат так, чтобы обозначились контуры живота, до ее слуха донесся шум подъехавшего к коттеджу автомобиля. Не успела она подойти к окну, как в наружную дверь позвонили.

Наверное, молочник, подумала Ширли. Хотя что-то поздновато. Может, кто-то из представительниц местной общины хочет пригласить меня на собрание?

Завязав пояс на халате, она спустилась в прихожую и открыла дверь. Когда же увидела, кто стоит на пороге, ей стало не по себе.

— Люк! Это ж надо... Зачем ты примчался?

Он едва заметно дернул плечом.

— Ты позвонила, я и приехал. В конце концов, мне все равно нужно было сегодня наведаться к тебе.

— Но ведь я сказала, что ничего не случилось.

— Тем не менее ты зачем-то позвонила. Можно войти?

— Да, конечно... Я собиралась пить чай, хочешь чашечку?

— Вообще-то я уже пил кофе, но, если чай будет со сливками, не откажусь.

— Сливки найдутся, — кивнула Ширли, изо всех сил стараясь не улыбаться шире, чем следовало. Она была бесконечно рада приезду Люка.

Пока закипал электрический чайник, Люк стоял возле кухонного окна, сунув руки в карманы джинсов, и слегка покачивался с пятки на носок. На нем была белая трикотажная рубашка-поло, словно призванная оттенить загорелое лицо и темные волосы.

Просто картинка! — подумала Ширли, в очередной раз взглянув на него.

— Так почему у тебя неспокойно на душе? — спросил Люк, когда они сели за стол.

— Все уже прошло, — улыбнулась Ширли.

Рассматривая ее, Люк откинулся на спинку стула.

— Нет, дорогая моя, раз уж я приехал сюда, выкладывай все как есть.

«Дорогая моя».

Ширли поспешно опустила ресницы, чтобы Люк не заметил, как ей понравилось подобное обращение.

Собственно, почему бы и не рассказать ему? — промелькнуло в ее голове.

— Видишь ли, — начала она, помешивая ложечкой чай в чашке, — как я ни пытаюсь уверить себя, что опасаться нечего, мне все-таки не дает покоя мысль, что мое слабое сердце может не выдержать родовых нагрузок.

— В каком смысле «не выдержать»? — медленно произнес Люк.

Она грустно усмехнулась.

— Ну как в каком... Просто я могу умереть во время родов — и все.

— Уме-реть? — Казалось, горло Люка сжалось, отчего ему стало трудно говорить.

— Меня беспокоит не смерть, — быстро пояснила Ширли, которой хотелось, чтобы Люк понял ее правильно, — а то, что мой ребенок останется один-одинешенек на всем белом свете.

Некоторое время Люк молчал, с каждым мгновением все больше мрачнея. Потом посмотрел на Ширли.