Вивьен Адамс - Наперекор судьбе

— Мой папа… умер? — Голос Мэри Клер прерывался от страха и волнения.

— Нет, но он ранен.

Шери старалась говорить как можно спокойнее, хотя это спокойствие давалось ей нелегко. Она не могла без боли в сердце смотреть на заплаканное лицо девочки.

— Я могу увидеть его?

— Он сейчас на рентгене.

— А что такое рентген?

— У твоего отца, возможно, сломана ключица. А рентген — это такой аппарат, с помощью которого можно сфотографировать кость и таким образом узнать, цела ли она, — объяснила Шери, еле сдерживая желание взять девочку на руки и прижать к себе.

— Рентген — это больно?

Шери улыбнулась.

— Ну что ты, нет. Ни капельки.

— А когда я смогу увидеть папу?

— Я не знаю… — начала Шери и сразу же пожалела о своих словах, потому что из глаз малышки снова брызнули слезы. — Ну, милая, не плачь!

Шери выдернула из коробки сразу несколько салфеток и стала вытирать слезы с лица девочки.

— О твоем отце позаботятся, уверяю тебя.

Но губы Мэри Клер продолжали дрожать.

— Я хочу увидеть моего папу, — всхлипывала девочка, прижимая к лицу плюшевого щенка.

Шери обняла Мэри Клер за плечи, пытаясь ее успокоить. Она прекрасно понимала, как хочется ребенку, совсем недавно потерявшему мать, увидеть своего отца и убедиться, что тот жив.

— Ну, не вешай голову, — подмигнула ей Шери. — Рентген — это быстро. Возможно, твоего папу уже привезли назад. Давай вместе пойдем и посмотрим.

Подняв девочку с кровати, Шери осторожно поставила ее на пол и, взяв тоненькую ручку в свою, легонько сжала. Затем направилась к столу, где Хилда разговаривала по телефону.

Когда они подошли ближе, медсестра уже положила трубку.

— О, Шери, и кого это ты привела к нам в гости? — спросила она, приветливо улыбаясь.

— Это Мэри Клер, дочь мистера Тревиса. Ее только что осмотрел доктор Уэллер. Она в полном порядке, но очень беспокоится за папу. Ему уже сделали рентген?

— Да, я привезла его вниз минут пять назад.

— Где же он? Может быть, ему хочется взглянуть на дочку и убедиться, что она жива-здорова?

— Ну… — начала Хилда, но, бросив взгляд на девочку, стоящую рядом, склонилась к Шери и тихо прошептала: — Он все еще без сознания.

Шери почувствовала, как напряглась маленькая ладошка в ее руке, и прижала девочку к себе.

— Я очень хочу увидеть папу, — умоляюще произнесла Мэри Клер, и глаза ее предательски заблестели.

— Прости, дорогая, — быстро вмешалась Хилда, — но врач пока не разрешает.

И тут по щекам Мэри Клер опять покатились слезы.

— Ой, только, пожалуйста, не плачь. Давайте сделаем так, — предложила Шери, бросив на подругу просительный взгляд. — Ты, Мэри Клер, останешься здесь с тетей Хилдой, а я пойду взгляну на твоего отца и узнаю, как он там. Договорились?

Девочка засопела и, немного подумав, кивнула. Тогда, обойдя стол, Шери посадила Мэри Клер во вращающееся кресло.

— Доктор Херстфилд велел мне отвезти мистера Тревиса в старую перевязочную в конце коридора. Там спокойно и никто не мешает, — пояснила Хилда. — С ним Барбара Сойер.

— Спасибо. — Шери повернулась к девочке и пообещала: — Я быстро.

Подойдя к так называемой старой перевязочной, она на минуту остановилась. Интересно, пришел ли Джонатан в сознание, и если да, то узнает ли ее?

Шери хорошо помнила, как он смотрел на нее тогда, ночью, когда чуть не погибла его сестра Эйприл.

Именно Эйприл Тревис, веселая, энергичная и немного взбалмошная шестнадцатилетняя девушка, поддержала Шери, когда той в середине учебного года пришлось перейти в другую школу. Эйприл взяла ее под свою защиту, сразу же разглядев за внешней бесстрастностью одинокую и легко ранимую душу. И потому большую часть летних каникул Шери провела вместе с Эйприл и ее братом Джонатаном, красивым парнем, который учился в юридическом колледже и приезжал домой для подготовки к экзаменам. Он даже учил ее ходить под парусом на озере, помогая преодолеть сохранившуюся с детства водобоязнь.

Шери нравилось, что Эйприл и ее брат относятся к ней, как к члену семьи. И по мере того как знойное лето подходило к концу, росло ее отнюдь не сестринское чувство к Джонатану. Лишь позже она поняла, что он-то терпел ее из элементарной вежливости.

Горькая улыбка тронула ее губы при воспоминании о прошлом… Воспоминании, которое по-прежнему причиняло ей боль.

Ругая себя за то, что позволила мыслям о запретном растревожить душу, она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и открыла дверь.