Эмили Джордж - Рассвет для двоих

Он тоже все хотел попросить у нее прощения, признаться в том, что он идиот и дурак, но не было времени, потому что слезы у этой глупышки сыпались градом, и надо было немедленно заставить ее улыбнуться, потому что... потому что...

— Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!!!

Они выпалили это опять одновременно и снова замерли, а потом Альдо осторожно отвел тугой черный локон с зареванного личика и задумчиво спросил:

— Что ты сказала?

Лу немедленно испугалась.

— Ничего! Это я...

— Повтори, что ты сказала!

— Я... Альдо, я...

Он вдруг встал, отпустив ее, прошелся по комнате, запустил пятерню в растрепанные густые кудри и яростно дернул сам себя за них. Глядя в окно, заговорил тихим и напряженным голосом:

— Я виноват перед тобой, Лу. Я — испорченный, избалованный мальчишка...

— Альдо...

— Молчи. Я еще хуже. Я подлец. Мало того, что я из трусости и лени обманываю папу. Я еще и тебя втравил в некрасивую историю.

— Неправда, я сама согласилась...

— Ты согласилась, да, но по-честному! За деньги!

— Замолчи, я слышать про это больше не желаю. Я же...

— А я тебя обманул! То есть я не знал, что я тебя обманул, я не хотел обманывать, честное слово. Так получается. У меня ничего нет, ни пенса, ни цента, ни лиры!

— Альдо...

— Молчи! У меня не осталось даже фирмы. У меня не осталось ничего. И я еще смею лезть к тебе, хотя даже в этом чертовом контракте черным по белому...

Лу прервала его звучным и торжественным голосом.

— Дай мне контракт.

— Что?

- ДАЙ МНЕ КОНТРАКТ. Все экземпляры, пожалуйста.

Все правильно, подумал Альдо с мрачным отчаянием. Надо было не валять дурака, а скорее вербоваться в Иностранный легион. Глядишь, уже пал бы на поле брани...

Он прошествовал к себе в комнату и вернулся, неся контракт на вытянутых ладонях. Протянул его Лу.

С той стороны неплотно закрывшейся двери скорчилась бронзовокудрая дива. Позиция была крайне неудобной, но Вероника не обращала внимания на мелочи, вся обратившись в слух.

Легкая ручка Донателлы Бонавенте довольно увесисто шлепнула Веронику Фабиани по тугой ягодице.

— Разве тебе не говорили в детстве, Ви, что подслушивать нехорошо?

— Я... тут... Я просто...

— Ничего не говори. Ты просто шла мимо и потеряла сережку. Колечко. Ожерелье. Трусы. Сломала оба каблука. Тебя скрутил радикулит. Я все понимаю. Пойдем.

— Я не...

— Ты — да! Ты именно она и есть. Но ты выросла в этом доме, поэтому пойдем по-хорошему. Скоро обед. Пока прогуляемся среди рододендронов.

— Где?!

— Среди рододендронов. Понятия не имею, какие они из себя, но судя по названию — полный отпад. Тебе понравится.

И Донателла железной дланью увлекла за собой Веронику.

Лу вытерла нос и глаза тыльной стороной ладони, откинула назад вороненую гриву волос и совершенно спокойно взяла из рук Альдо все экземпляры контракта. Альдо устало кивнул.

— Все правильно. Синьору Бергоми я позвоню, он тебе подберет хорошего адвоката. В суде ты выиграешь мгновенно, я все подпишу. Не обещаю, что смогу выплатить всю сумму сразу, но приложу все усилия. Джакомо поможет, я думаю. Ты ему нравишься.

Следующие несколько секунд лишили Альдо Бонавенте всякой способности не только говорить, но и двигаться. На его изумленных глазах Люси Розалинда Джонс аккуратно рвала сложенные листки бумаги. Два раза... четыре... восемь... шестнадцать... тридцать два...

Шестьдесят четыре помноженные на четыре кусочка брачного контракта разлетелись по ковру. Люси Розалинда Джонс удовлетворенно проводила их взглядом и повернулась к статуе, так недавно бывшей молодым графом Бонавенте.

— Повторяю для тугодумов и графов. Ты — идиот. Я - тебя люблю. На контракт мне — плевать. Поцелуй меня. Сейчас же!

К обеду они не вышли.

К ужину тоже.

Свадьба была назначена на воскресенье. Гости потихоньку съезжались в Корильяно. Осталось всего три дня, поэтому Луиза и Анита впали в черную меланхолию, а уж на Лу вообще нельзя было смотреть без слез.

Дело было в том, что после памятного дня, плавно перешедшего в памятный вечер и далее в памятную ночь, Лу Джонс успела побыть на вершине блаженства всего один день. Потом Альдо состроил таинственное лицо, выразительно помотал головой — и укатил в неизвестном направлении. Лу осталась одна — такое ощущение, что одна вообще в целом мире.

Она не могла забыть ни одного мгновения их близости. Странно, подробности этих воспоминаний не вызывали у нее ни смущения, ни легкого румянца. Только счастливую улыбку.