Марсия Иваник: О, мой ангел…

— Люди, вы совсем свихнулись! — с усилием прохрипел Оуэн Дж. Прескотт, чувствуя, как на шее у него все туже и туже затягивается узел. Толстая веревка глубоко врезалась и в запястья. Он с трудом удерживал равновесие, стоя на скользком капоте автомобиля. Еще пару минут назад он и представить себе не мог, что такое с ним случится. Неужели в свои тридцать три года ему придется распрощаться с жизнью и болтаться на дубовом суку по прихоти каких-то цыган? Обступив машину, они размахивали руками и что-то горланили на непонятном языке.

Толстяк, который накинул на его шею веревку, вдруг замолчал и отошел в сторону. У Оуэна мелькнула слабая надежда, что его оставят в покое. Надежда усилилась, когда он увидел, что и остальные цыгане вскоре отвернулись и перестали обращать на него внимание. Уф, даже петля на шее ослабла.

Из всех способов отправиться к праотцам подобный был самым неаппетитным. Он предпочитал совсем иной сценарий расставания с грешной землей: ему виделась постель под черными простынями, а на ней девица с крутыми бедрами и длинными золотистыми волосами. Она шепчет со шведским акцентом ласковые слова ему, остывающему в ее объятиях с широкой улыбкой на лице, которую старик Харви из местного похоронного бюро ничем не смог бы удалить…

Оуэн заметил, что мужчины, хотя и продолжали стоять, сгрудившись у машины, вроде бы забыли о нем. Если все же удастся освободиться, он сразу сообщит о том, как с ним поступили на ранчо Кондратовичей, и уже к вечеру все их семейство будет взирать на мир сквозь тюремную решетку. Городок Кроу Хед, что в Северной Каролине, славился в штате не только живописными холмами, чистым воздухом, журчащими ручейками, но и сердечным гостеприимством. Однако сейчас красоты природы выглядели весьма мрачно.

При виде приближавшейся к ним процессии женщин мужчины загалдели громче и стали энергичнее размахивать руками. Вдруг гомон затих, и все повернули головы туда, откуда явственно слышался стук копыт. Цыганки сбились в кучу, подхватив детей, цеплявшихся за подолы широких цветастых юбок своих мамаш, а мужчины, придерживая руками засаленные шляпы, двинулись к дороге.

Топот раздавался все громче. Наконец из-за поворота показался бешено мчавшийся вороной жеребец. Взмыленный, весь в пене от сумасшедшей скачки, он остановился неподалеку от людей и машины. Казалось, это животное вырвалось из самого ада. Даже до Оуэна донеслось горячее дыхание лошади. Он инстинктивно отступил назад и сразу же ощутил, как туже затянулся узел на горле. Взгляд его, обращенный на жеребца, не сразу заметил женщину, сидевшую на неоседланном красавце. Сердце Оуэна невольно дрогнуло. Женщина была потрясающе хороша. Она напоминала ему дикарку, спустившуюся с гор: огромные, блестящие, как антрацит, глаза, длинные волосы, шалью покрывавшие плечи, полураскрытый рот, алый, будто свежая, только что снятая с грядки клубника. Цветастая юбка широкими складками живописно ниспадала с бедер, оставляя открытыми маленькие ноги с ярко-красными ногтями. Сердце Оуэна забилось толчками и, казалось, готово было выскочить из груди. К черту блондинку с ее шведским акцентом! Она отдавалась мне без борьбы, хотя и представлялась сущим ангелом смерти, подумал Оуэн, забыв, что по-прежнему торчит на капоте с петлей на шее.

Надя Кондратович натянула поводья и криво улыбнулась отцу и остальным родичам. Она случайно узнала, что тут творится, и, бросив все, помчалась, чтобы предотвратить глупейший самосуд. Улыбка исчезла с ее лица, когда она разглядела здоровенный синяк под правым глазом родителя.

— Что здесь происходит, папа?

Милош, заметив голые ноги дочки, нахмурился. Она поймала его строгий взгляд и, к разочарованию Оуэна, поправила юбку. Милош довольно кивнул и заговорил.

— По-английски, папа, ведь ты же в Америке, — перебила его Надя.

— Вот этот гаджо желает поплясать на ветерке.

— Что еще за гаджо?! — возмутился Оуэн. Ему было неизвестно значение этого слова, которое звучало так противно.

Надя посмотрела на молодого мужчину, стоявшего на капоте машины ее дяди Занко. Даже с петлей на шее он выглядел невозмутимым, гордым и… красивым. Его подбородок был вскинут, а глаза сверкали гневом.

— Гаджо, — сказала она, — это человек, в жилах которого нет ни капли цыганской крови.

Оуэн кивнул, но не изменил вызывающего выражения лица. Он пристально смотрел на очаровательную амазонку, восседавшую на великане вороном. Эта маленькая красавица с черными очами, кипевшая жизненной энергией, была здесь единственным существом, способным его слушать и понимать. Вероятно, она и прискакала сюда, чтобы выяснить причину конфликта.