Сюзанна Форстер: Только не Эбигейл! (сборник "Горячий шоколад")

пилюлями. Нужно поторопиться с этим,

подумала она. И вообще, можно было сделать побольше маленьких пакетиков и

разложить по ним необходимое количество

пилюль на всю неделю. Но тогда ей незачем было бы приходить сюда каждый вечер.

- В микроволновке кастрюля с лазаньей из баклажанов, - сказала она, удивляясь

тому, что Макс молчит. - Пять минут

- и готово. Могу до ухода сделать салат, если хотите.

Эбигейл хотела убрать баночки на место, но босс вел себя так тихо, что ей

наконец пришлось взглянуть на него. Макс

стоял, прислонившись к мраморной стойке, и, сложив руки на груди, смотрел на

нее, сосредоточенно сдвинув брови: очень

внимательно и сосредоточенно изучал что-то, что вызывало у него явный интерес.

- Мистер Галлахер?

- Вы не блондинка, - сказал наконец он.

- Блондинка?

- Ну... ваши волосы. Хотя они действительно вьющиеся. Так было всегда?

- Вы о цвете? Я никогда не была блондинкой.

Макс улыбнулся, и она почувствовала себя плавающей в невесомости. Почему его

так заинтересовали ее волосы? Почему

всех так интересуют ее волосы? Эбигейл предпочитала, чтобы люди не обращали на

нее внимания. Так было легче работать.

- Вам ведь еще не надо уходить, правда? Я надеялся, что мы сможем поговорить.

Он взял из ее рук баночки и поставил их на стойку. Эбигейл чувствовала себя

раздетой. Вот в этом-то и проблема -

здесь, в кухне, нет никаких границ. Она не знает, где кончается ее территория и

начинается его; похоже, и Макс этого не

знает, потому что подошел необычно близко.

- Я рад, что вы еще не ушли. У меня такое ощущение, что вы неправильно меня

поняли насчет этого дела с женой.

"Надеюсь, что так, - подумала Эбигейл, - искренне надеюсь".

- В изложении Джеффа это прозвучало так, будто я ищу фотомодель для

демонстрации купальных костюмов с солнцем в

голове вместо мозгов, что, вероятно, соответствует его собственному идеалу.

- А это не так?

Макс покачал головой, по-прежнему внимательно разглядывая ее волосы.

- Интересно. Когда вы под определенным углом наклоняете голову, в волосах

появляется какое-то мерцание, свет

выхватывает светлые пряди. Может быть, Джефф имел в виду именно это?..

Эбигейл почувствовала, как заливаются краской ее щеки, и не знала, что

делать.

- Так это вам нравятся блондинки? Или Джеффу? - спросила она.

- Мне нравятся женщины, которые краснеют.

Это был совсем не тот Макс Галлахер, которого она знала и понимала. Эбигейл

понятия не имела, кто был этот человек,

но он вторгался в ее частные владения всеми возможными способами. Босс всегда

абсолютно предсказуем, и можно быть

уверенной, что на ее присутствие в комнате он не обратит никакого внимания. Этот

же мужчина стоял довольно близко,

чтобы сосчитать, сколько раз за минуту вздрогнули ее ноздри, а она по этой

части, похоже, шла на установление рекорда.

Эбигейл не могла придумать, что бы сказать, и по мере того как молчание

затягивалось, краснела все больше. Сердце

стучало, как школьные настенные часы, и казалось, тело ее жило своей, отдельной

от нее жизнью, что было бы не так уж и

страшно, если бы Эбигейл не боялась, что начнет задыхаться.

О нет! Только не это.

- Вам нехорошо, Эбигейл?

Она кивнула и постаралась дышать медленнее. Неужели у Макса действительно

такой глубокий и мелодичный голос?

Никогда этого не замечала. Ее имя в его устах прозвучало музыкой.

Нужно было заговорить, сказать, что с ней все в порядке, но Эбигейл не смела

даже взглянуть на босса, иначе он сразу

увидел бы, насколько она не в порядке. Щеки ее горели, а сама она казалась себе

мумией, вмерзшей в доисторическую глыбу

льда. И тут Эбигейл почувствовала его пальцы на своем лице. Мистер Галлахер

прикасался к ней.

Случалось ли это когда-нибудь прежде?

"Не так", - ответил ей внутренний голос. Можно подумать, что один из них

выпил приворотного зелья "Бабули Свон".

- Ваше лицо такое горячее. У вас нет температуры? Вы не заболели?

- Со мной все в порядке, - сдавленным голосом ответила Эбигейл.

Она-то полагала, что босс все понимает насчет границ. Оказывается - нет. Они

стояли так близко друг к другу, что носки

их туфель соприкасались, и Макс гладил ее щеку тыльной стороной ладони. Это было

легчайшее, сладчайшее

прикосновение, какое только можно было себе вообразить, но если это сейчас же не

прекратится, она упадет в обморок.