Одри Хэсли: Пленительное воспоминание

Дэн еле стоял на ногах. Ее слова потрясли его до глубины души.

— Дэн, я не знаю, влюбилась ли я в тебя в ту ночь, но… с тех пор я не могла тебя забыть, как ни старалась. Твой образ буквально преследовал меня, сводя с ума и не давая успокоиться ни на миг. А когда я увидела тебя во второй раз, то мне показалось, что это какое-то наваждение, я думала, что умру. Я решила, что ты меня не узнал, и слегка успокоилась, но затем все те чувства, что мучили меня с первой ночи, снова овладели мной. Я безумно снова хотела быть твоей!

Тут Дэн встревожился. В самом деле, любила она его или это был просто ее каприз, прихоть? Когда Эмма объяснит ему наконец, в чем считает себя виноватой, и заговорит о создании семьи?

— Бог знает, сколько я пережила в тот день. А то, что произошло ночью… я не в силах объяснить… Я сходила с ума от желания принадлежать тебе, Дэн. Сколько я ни пыталась говорить себе, что это только секс, все было бесполезно, я чувствовала, что обманываю саму себя.

— В чем? — спросил Дэн. Сердце его замерло.

— В том, что это не просто секс. Я люблю тебя, люблю!

Эмма разрыдалась и, едва Дэн только шагнул в сторону, бросилась к нему на шею и крепко прижалась, спрятав залитое слезами лицо на его груди. Дэн обнял ее и принялся гладить по пышным золотистым волосам, желая успокоить. Причем одновременно ему приходилось оставаться спокойным и хладнокровным самому, что было не так-то просто.

— Но, Эмма, почему тогда ты велела мне уйти? Зачем ты сделала это? — Он слегка отстранил ее от себя, когда она перестала всхлипывать и с тревогой заглянула ему в глаза.

— Обещай, что не будешь меня ненавидеть, — снова жалобно всхлипнула Эмма. — Обещай мне, что постараешься все понять.

— Обещаю, — поклялся Дэн, прекрасно зная, что никогда больше не сможет ненавидеть ее.

— Сирил, и правда, твой сын, Дэн, — услышал он слова, заставившие его окаменеть. — Я солгала тебе, сказав тогда о результатах тестов. Правдой было только время: я действительно сделала их после смерти Реймонда. В нью-йоркской больнице еще оставалась его сперма. Ребенок был не от него. Он твой, Дэн.

Дэн не мог выговорить ни слова. Даже его руки, крепко сжимавшие до этого Эмму, безвольно повисли вдоль тела.

— Но почему ты обманула меня? — только и сумел он выговорить, чувствуя, что язык отказывается повиноваться. — По-че-му?

Слезы снова покатились по ее бледным щекам.

— Во-первых, я не могла заставить себя поверить в твою любовь, а во-вторых, как бы я после этого смотрела в глаза Селии? Я не могла решиться отобрать у нее единственное ее сокровище. Ведь у нее нет ни мужа, ни братьев с сестрами, ни других детей. Никого! Только Сирил и я.

Я внушила себе, что ты уйдешь после того, как переспишь со мной снова. Но потом, дожидаясь тебя сегодня вечером, когда ты опаздывал, я стала думать, почему тебя нет, и Селия велела мне не переживать. Она-то видела, что ты действительно заботишься о нас.

Но я посмеялась над ее словами, а потом пришел ты с игрушками для Сирила, и я поняла, что ты и вправду любишь нас. Я поняла, что не могу больше встречаться с тобой и продолжать этот обман. И мне ничего не приходило в голову, кроме как навсегда расстаться с тобой. Но когда ты согласился уйти, я едва не сошла с ума. Селия прикрикнула на меня и велела держать себя в руках, а затем потребовала все объяснить ей. Мои отнекивания ее не устраивали, и, в конце концов, мне пришлось рассказать всю правду. Она… Селия оказалась очень сильной, Дэн. И бесконечно доброй. Ты не представляешь даже, какая она замечательная. Она сказала мне, что понимает, как тяжело мне было с Реймондом. Она знала, что он был далеко не самым лучшим мужем. Безумный эгоизм и упрямство достались ему от отца, так что она лучше чем кто-либо другой понимала, как тяжело мне с ним приходилось. А еще она сказала мне, что любит Сирила самого по себе, а не как память о своем сыне. Потом она уговорила меня разыскать тебя и признаться тебе во всем. Ты говорил мне как-то, что живешь в Бейкерсфилде у матери. По телефонному справочнику я узнала твой адрес и приехала.

Вздохнув, она с тревогой посмотрела на него.

— Дэн, ты сможешь когда-нибудь простить меня?

Но голова Дэна была занята сейчас совсем другими мыслями.

— Сирил мой сын… — медленно, словно учась говорить, произнес он.

— Да, любимый. — Она обняла его за талию и прижалась щекой к груди. — Твой сын. Наш сын.

Он, в свою очередь, обнял ее и закрыл глаза. Никогда раньше ему не приходилось ни испытывать такое ощущение счастья, ни сходить с ума от боли… Восемнадцать долгих месяцев боли…