Евгения Марлитт: Двенадцать апостолов

Прошло около двенадцати лет с того памятного дня, когда маленькая сирота покинула родной край и переступила порог скромной квартиры своей тетки. Здесь собственно и начинается наш рассказ.

Был Троицын день. Большой колокол могучим, протяжным звоном оглашал окрестность. На узкой уличке, идущей к монастырю, показалась фигура незнакомого молодого человека. Очевидно, незнакомца привлек сюда этот благовест, и он стоял, охваченный красотой этих гармоничных звуков. Две старушки, одетые по праздничному, направлялись к церкви и, проходя мимо незнакомца, поклонились ему. Из окошек высунулось несколько любопытных голов, женщины оставили свой кофе, чтобы посмотреть на странного незнакомца. Однако молодой человек не замечал возбуждаемого им любопытства, он не отрывал взора от башни, с которой неслись волнообразные звуки колокола. Он медленно направился к садику на городской стене. Там, в тени каштанового дерева, скрываясь от жгучих лучей солнца, он неподвижно внимал этим звукам. Но вот легкое дуновение ветерка принесло к его ногам листок бумаги, очевидно снесенный со стены, и в ту же минуту мимо него, как тень, неслышно промелькнула женская фигура и скрылась в открытом окне. Он успел заметить красивое очертание головы с массой черных волос, красивую обнаженную руку, которая захлопнула за собою окно; в этом движении было столько грации, а фигура, скрытая за окном, была так стройна и гибка, что восторг выразился на лице молодого незнакомца, и он жадно не отрывал взора от ряда окон с белыми занавесками; но теперь он видел за ними только острый профиль «Стрекозы» с очками на носу, склоненный над своим молитвенником.

Молодой человек поднял листок бумаги, лежавший у его ног. На нем смелой рукой была набросана карандашом женская головка со светло-золотистыми волосами, чисто немецкого типа, но в неаполитанском головном уборе. Очевидно, этот листок порывом ветра снесло с каменного стола наверху стены; там, на этом столе, еще лежали разные бумаги и книги. И этот импровизированный садик на стене, наполненный сладким ароматом цветов, над которыми кружились пестрые бабочки и жужжали трудолюбивые пчелки, и эти книги, говорящие о высшем умственном развитии – все здесь казалось каким-то сказочным мирком среди окружающих его убогих, полуразвалившихся домиков.

Колокол, пред тем как смолкнуть, звучал все громче. Незнакомец опять посмотрел на колокольню. Теперь в узком отверстии башни он увидел ту же женскую фигуру, которая за минуту пред тем промелькнула мимо него. Быстрыми шагами, обогнув монастырь и церковь, он стал подниматься по ветхим ступеням лестницы на колокольню. Дойдя до верха, он остановился: пред ним на подоконнике, со сложенными на коленях руками, сидела поразившая его молодая девушка. Овальное окно с резными украшениями составляло как бы раму; на темно-синем фоне неба, сливавшегося на горизонте с нежно-фиолетовыми очертаниями гор, вырисовывался правильный профиль безупречной чистоты линий, одухотворенный чудным выражением.

Взгляд незнакомца словно магнетизировал девушку, так как она вдруг повернула голову в его сторону. Взоры ее широко открытых черных глаз остановились на минуту на нем с таким выражением, словно он явился из царства теней; она порывисто вскочила с окна и, закрыв лицо руками, заметалась между гудящим колоколом и стеной; казалось, она в своем смятении ударится о колокол и разобьется. К ней подбежал старик и, схватив ее за руки и стараясь покрыть своим голосом звон, громко крикнул ей что-то в самое ухо. Она вырвалась от него и, отвернувшись от незнакомца, с быстротою молнии сбежала с лестницы и скрылась в царившем там мраке.

Воздух потрясали последние могучие удары колокола; вскоре они перешли в более слабые, неправильные звуки, затем и эти последние легким шепотом пронеслись в воздухе и замерли. Печально и безмолвно висели теперь колокола с подвязанными языками. Долго еще после того, как они умолкают, все кажется, что из них исходит невидимая жизнь, точно души замерших звуков стучатся в человеческие сердца.

Звонари между тем спускались с колокольни, надевая на ходу свои сюртуки. Старик, только что говоривший с девушкой, почтительно обнажил свою убеленную сединами голову пред незнакомцем и добродушно улыбаясь, спросил:

– Чем это вы, господин, так обидели Линочку, что она убежала как потерянная? Ее чуть не убил колокол!

– Разве я, Яков, похож на страшного преследователя? – со смехом сказал молодой человек.