Дамский LADY: Маленькие сокровища

— Стыдно, Тасенька. Уй, как стыдно. Виноват я перед тобой, сильно виноват, но ничего не поправишь.

— Уходи. Видеть тебя тошно.

Встал. Помялся. И ушел.

Господи, сколько же можно?! В груди догорали невысказанные слова.

Таня достала мешочек, вытряхнула на стол тот самый браслет, села. И стала пальцем крутить памятку против часовой стрелки, словно отматывая время назад год за годом.

Поворот . Мишенька. Михаил Афанасьевич. Залпом выпил бокал шампанского и сказал, как поздравил: “Если достану подводу, сегодня из дому съеду и вещи перевезу. Насовсем. К Белозерской. Помоги мне сложить книжки”. Правду топленый воск в воде предсказывал.

Поворот . Советчик нашелся, Толстой: “Жен менять надо, батенька. Чтобы быть писателем, надо три раза жениться”. А Миша и рад науке: “Знаешь, давай разведемся, мне удобнее считаться холостым. Не сердись, Таська, очень трудно в наше время остаться человеком верным и чистым. Но я никогда от тебя не уйду!” Да причем здесь время? Все его бабы. До черта баб. Ради вдохновения. А если по физиономии для вдохновения-то?! Театр какой-то.

Поворот . Эх, лучше бы она промолчала, когда муж глухой скороговоркой прочел с листа молитву Елены по Николке. Нет же, захотелось сумничать: “Ну зачем ты об этом пишешь? Ведь эти Турбины, они же образованные люди!” Рассердился: “Ты просто дура, Тася”. Так и есть, дура. Разве сама не шептала “Господи, если ты есть на небе...”? Ни строчки больше ей не прочел.

Поворот . А как у него руки леденели, когда ночами писал, а она рядом сидела. Грела воду на керосинке, и Миша опускал кисти в таз, из которого валил пар... Днем пропадал — искал постоянную должность. Браслет ее надевал на счастье, и повезло ведь — устроился в “Гудок”. А вечером, вооружившись талисманом, пытал удачи в казино. Катаев, Олеша... приходили поздно, много пили. Милый Илюша Ильф...

Поворот . Не надо было ей ехать в Москву. В одиночку, думая, что мужу — военврачу в Освободительной армии — удастся из Батуми пробраться в Константинополь. Брюшной тиф не дал ему бежать от красных заодно с деникинцами. В городской больнице выходила, отмолила. “Ты слабая женщина! — сказал он, едва оправившись. — Нужно было меня вывезти несмотря ни на что!” Тогда они простились навсегда, но он приехал в Москву следом. С рассказами, написанными во Владикавказе. В “Лито”.

Поворот . Неведомая сила зачем-то сохранила Мише жизнь, наверное, та же сила, которая помогла отвыкнуть от морфия. Которая удержала от искушения, когда наркотик в растерзанном Киеве продавался совсем без рецепта и стоил не дороже хлеба. Страшные дела тогда творились: восемнадцать переворотов один за другим. Дом на осадном положении. Не угадаешь, кто кого и под каким лозунгом придет убивать ночью. Стая взбесившихся от голода крыс, которых Михаил с братьями гоняли палками. Синежупанники, обутые в дамские боты и со шпорами. Хаос и абсурд.

Поворот . Ужас, словно видения морфиниста, дошедшего до 16 кубов в день четырехпроцентного раствора. Тогда она, атеистка, молила о чуде: “Господи, если ты существуешь на небе, сделай так, чтобы этот кошмар закончился! Если нужно, пусть Миша уйдет от меня, лишь бы он излечился! Господи, если ты есть на небе, соверши чудо!” И чудо произошло... Но детей от морфиниста рожать нельзя.

Поворот . Может, наркотический змей раздавил сердце земского врача. А может, их маленький частный ад начался на фронте, когда Миша все время ноги ампутировал, а она эти ноги держала. Если совсем дурно становилось, отходила в сторонку, нюхала нашатырный спирт и обратно.

Быстрее крутнула браслет . Миша надевал его и на выпускные экзамены, и на венчание. Фаты и белого платья не было — свадебными деньгами она заплатила за нерождение ребенка, чтобы не думали, будто она принуждает любимого жениться. Молодая была. Дура.

Поворот . Как они любили... Безрассудно. Бесстыдно. Самозабвенно. Выдержали три года разлуки после первых встреч...

Поворот . Поворот . Ей исполнилось пятнадцать и мать не скупилась на зуботычины: “У тебя глаза порочные! Мужчин так и буравишь!”

Таня оставила браслет и вышла в коридор к телефону. Набрала затверженный номер. “Это мне, это мне!” — зазвенел в трубке напористый женский голос. “Люба, так невозможно, я работаю!” — послышался усталый баритон. “Ничего, Мака, ты же не Достоевский” — рассмеялась далекая женщина.

Дернула вниз рычаг, губы дрожали.

— Да уж, не Достоевский. Глаза твои пусть потухнут, пусть книги твои сожгут, в смертный час позовешь меня... — испуганно зажала ладонью рот. — Господи, да что со мной такое?