Марджори Уорби: Долина любви

— Я помолюсь за ваше счастливое избавление, — сказала Мария-Тереса. — А теперь быстро в постель. Ужин тебе принесут сюда, а мы позвоним Гарри и скажем ему, что случилось. Наверное, он очень рассердится на нас.

Когда Мария-Тереса ушла, Вивьен расслабилась. Вскоре ей принесли ужин, и она немного поела, но сон уже начал одолевать ее. Когда некоторое время спустя Мигель зашел, чтобы ее проведать, таблетка снотворного, Которую дала ей Мария-Тереса, уже подействовала, и Вивьен крепко уснула.

Мигель постоял несколько минут, глядя на спящую девушку, потом погасил свет и тихо вышел из комнаты.

Вивьен проснулась рано утром, чувствуя, как ноет все ее тело, а раненая щека, продолжавшая кровоточить, прилипла к подушке. Она с трудом встала с постели и пошла в ванную, чтобы смазать рану на лице мазью. «Ну и вид!» — подумала она, увидев себя в зеркале — лицо распухло, под глазом синяк, на щеке глубокая царапина.

Она смазала лицо мазью и вернулась в спальню, но уснуть не смогла, пока не приняла три таблетки аспирина, снявшие наконец боль и позволившие ей уснуть. Она заснула так крепко, что Мария-Тереса несколько раз заглядывала к ней в комнату, прежде чем застала ее сидящей на постели.

Спросив о ее самочувствии и сообщив, что завтрак принесут к ней в комнату, Мария-Тереса заметила:

— Ты, видимо, совсем не пользуешься снотворным, Вивьен. С одной таблетки ты проспала так долго.

— Нет, я проснулась в три часа и не смогла уснуть, тогда я выпила еще три таблетки аспирина.

— Как ты могла! Нельзя принимать одно лекарство сразу же после другого. — В Марии-Тересе заговорила профессиональная медсестра. — Во всяком случае, ты пропустила — как это по-английски? — большое волнение.

— В самом деле? А что произошло?

— Весь дом сотрясала ужасная ссора между Мигелем и Рамоном. Никогда в жизни я не видела Мигеля в такой ярости. Я и не знала, что Рамон затаил на нас такую злобу: он просто источал ее. Его буквально разъедали зависть и ненависть, к тому же его коварный план провалился. Он, конечно, не признался, что как-то связан с аварией… На рассвете Мигель с Висенте, шофером, пошел посмотреть машину и выяснить, почему она была выведена из строя. Но оказалось, она искорежена так сильно, что ничего не удалось определить. О Вивьен, мне даже страшно подумать, что все это могло случиться с тобой и с Мигелем! Это ужасно!

— Но как вы узнали, что в этом деле замешан Рамон?

— По разным косвенным признакам, но главным образом по свидетельству Висенте. Он застал Рамона в гараже, когда тот закрывал дверцу машины Мигеля. Рамон был раздосадован появлением Висенте и сказал, что искал тут какую-то свою вещь, якобы взятую у него Мигелем. Висенте сказал, что до этого он сам проверял машину и она была в полной исправности. Рамон, конечно, все отрицал, но его неприязнь и гнев Мигеля заставили их сказать друг другу такое, что пути к примирению уже не будет. Мигель велел ему убираться из дома и никогда в него не возвращаться, потому что его сюда больше не впустят. И Рамон поспешно уехал в Мадрид.

Мария-Тереса замолчала.

— Я не утомила тебя?

— Нет, мне очень интересно. А что было потом?

— А потом была другая ссора, не столь бурная, но не менее неприятная — между Мигелем и кузиной Андреа и кузеном Альфонсо. Мигель заявил им, что если они хотят видеться со своим сыном, то им придется поселиться в другом месте; он считает, что так будет лучше для всех… Кузина Андреа плакала и говорила о том, что долгие годы заботилась о нем и обо мне, и о том, что в нас вселился дьявол, и это неудивительно, когда в доме появляются иностранцы — я думаю, она имела в виду тебя, Вивьен. Но, слава Богу, Мигель теперь избавился от этих людей! Я знаю, что нехорошо так думать, но я знаю, что он давно мечтал об этом. Он хотел купить Каса Маргарита для них…

— Этот дом для них слишком хорош…

— Они найдут для себя новый, и Мигель по-прежнему будет обеспечивать их. Но зато здесь их не будет! Мигель, кажется, помолодел лет на десять.

— Для тебя теперь это не имеет большого значения, Мария-Тереса.

— Да, но я рада за моего любимого Мигеля. Ему многое пришлось вынести от них. Они долгие годы обманывали его и считали это в порядке вещей. Но хуже всего был их постоянный угрюмый вид, их мрачность. Они очень сердились, когда Мигель говорил со мной по-английски, потому что они ничего не понимали; поэтому всегда, когда мы хотели сказать что-то важное друг другу, мы переходили на этот язык.