Эльза Вернер - Благородная дичь

– Нам незачем играть комедию друг с другом, тетя! – воскликнул он. – Неужели ты думаешь, что я уже давно не догадался, чего ради ты приехала сюда и привезла с собой Паулу Дитвальд?

– Если ты знаешь, тем лучше, – заявила Альмерс, не теряя самообладания. – В таком случае и я могу откровенно сказать тебе: я уже давно заметила, что ты не совсем равнодушен к ней.

Бернек ничего не возразил против этого и продолжал молчать.

– Ты еще не принял никакого решения? – продолжала тетка. – Я нахожу это вполне понятным: в твои годы не очень-то скоро люди решаются на что-либо. Но теперь ты должен будешь сделать это, так как наше пребывание здесь подходит к концу. Если ты любишь эту девушку, то почему же ты не поговоришь с ней об этом? Ведь препятствий нет никаких…

– Да потому, что я не желаю быть в твоей игре только пешкой, которую ты двигаешь своей рукой туда и сюда.

– Ульрих! – воскликнула тетка с неудовольствием, но он, не обращая на это внимания, продолжал с прежним раздражением:

– Да конечно, тетя! Для тебя жизнь всегда была своего рода шахматной игрой, в которой тонко обдумывается каждый ход. Здесь же твоими фигурами являются люди, имеющие также свою волю. Берегись! Как бы на этот раз не было для тебя мата!

– Да кто может сделать мне его? – спросила Альмерс с невозмутимым спокойствием. – Неужели ты хочешь с обычным упрямствам окончательно подавить свое чувство лишь потому, что этот план возник в моей голове? Впрочем, от тебя можно ждать подобного!

– Я говорил не о себе, а о твоей протеже.

– О Пауле? Ну, с ее стороны наверно не встретится возражения. Она примет твое предложение, как громадное, неожиданное счастье, чем оно, в сущности, является для такой бедной, как она, девушки.

– О, конечно! – с горечью произнес Ульрих. – Она по всей вероятности скажет „да“, чтобы избавиться от зависимого положения и стать богатой женщиной. Что касается мужа, ну, он будет взят, как неизбежный придаток такой сделки. Да неужели ты думаешь, что я в состоянии допустить это?

– Ах, ты всегда обостряешь положения! – пожала плечами Альмерс. – Наши теперешние молодые девушки вообще не романтичны. Я считаю это счастьем, так как в судьбе матери Паулы вижу пример того, к чему ведет романтическая любовь, не считающаяся с действительной жизнью. Вот, например, и твоя мать, вступая в брак, последовала, прежде всего, желанию родителей и никогда не раскаивались в этом. Паула будет всецело подчиняться тебе, а это как раз тебе и нужно, потому что девушка, могущая предъявить свои требования, не похоронит себя в здешнем одиночестве и не выдержит твоего частого мрачного настроения.

– Я это знаю, а потому будет лучше, если останусь одиноким! – резко произнес Ульрих. – Да скажи, пожалуйста, почему это ты, во что бы то ни стало, хочешь меня женить?

– Потому что ты находишься на пути к тому, чтобы стать положительно человеконенавистником, – с ударением ответила Альмерс, – потому что ты совсем одичаешь, если закупоришься тут, в своем гнезде, и будешь поддерживать общение только со своими подчиненными. Ты – единственный сын моей сестры и, так как я бездетна, – мой наследник после моей смерти. В силу этого я, несомненно, и имею право на вмешательство. Если ты во что бы то ни стало, хочешь попрекнуть меня за это, ну что же, я спокойно стерплю это.

Лишь в этих словах почувствовалась теплота и сердечность; видно было, что те сокровища сердца, которыми обладала эта женщина, принадлежали ее племяннику, единственному близкому ей существу.

Это произвело свое впечатление на Ульриха; его лицо просветлело, и он ответил значительно мягче прежнего:

– Прости, тетя! Ты хочешь мне добра, но скажи, что делать с женой, ищущей в жизни только света и радости? Ведь Паула прямо-таки боится меня; я ясно вижу, как она робеет и смущается в моем присутствии. Если бы мне не было известно, как она держится со стариком Ульманом и служащими моего дома, то я никогда бы и не увидал ее в истинном свете .

– Да ты сам виноват в этом! ведь в обращении с ней ты даже серьезнее и молчаливее, чем обычно. Девушка и понятия не имеет о твоей склонности к ней. Если тебе угодно, я поговорю с нею и затем…

– Нет, нет! – прервал ее Бернек. – Неужели ты думаешь, что я – недостаточно мужчина, чтобы лично добиться решения? Не делай ей никаких намеков!

Я не хочу быть обязан ее согласием чьему-либо уговору.

– Как хочешь! – Альмерс поднялась и сложила свое рукоделие. – Во всяком случае, не медли со своим решением. Мне еще надо напасать одно письмо, но к чаю я буду снова здесь… в пять часов, как всегда.