Мэри Берчелл: Достойна ли я счастья?

— Но почему?

— Ну, моя дорогая, не каждый день человеку спасают жизнь, — ответил Линдли беззаботно. — Нужно достойно отметить это событие, не так ли?

Мэриголд долго молчала, глядя на него, затем медленно накрыла своей ладонью его руку, вяло лежавшую на одеяле.

— Выходит, ты поступил так потому, что я не оставила тебя умирать в тот вечер?

Линдли пристально смотрел на ее руку, как будто это было важнее, чем разговаривать.

— Я бы пришел к такому выводу, если бы был тобой, Мэри, — сказал он.

— Было бы смешно приезжать ради того, о чем ты сейчас думаешь, — заметила Мэриголд с улыбкой. С не совсем спокойной улыбкой. Да и трудно было оставаться спокойной и хладнокровной, испытав такое облегчение.

— Хорошо, пусть будет так, — сказал Линдли беспечно, все еще не отнимая руку. — Стефани может обратиться за своим разводом, не боясь драматических последствий. Ты это хотела услышать?

— Это все, что я хотела услышать, — ответила Мэриголд и, наклонившись к Линдли, поцеловала его.

Она была рада видеть, как растаяла его обычная напускная невозмутимость. На этот раз он затаил дыхание. Не дав ей отстраниться, он властно взял ее за подбородок.

— Ты маленькая глупышка, — сказал он и крепко поцеловал ее в ответ.

Мэриголд почувствовала, что должна как-то объяснить Линдли, почему она поцеловала его, но ей и самой было трудно понять, почему она это сделала. Линдли заговорил первым:

— Не приписывай мне того, чего у меня нет. Мне ненавистна мысль о золотом сердце, спрятанном под наружностью циника.

— Я не буду думать так о тебе, Линдли, — сказала Мэриголд, и на этот раз в ее улыбке тоже была определенная доля цинизма.

— Не будешь? Прекрасно. — Он засмеялся. — Ты знаешь меня слишком хорошо, да?

— Боюсь, что так. Но это не отменяет моей признательности за твое великодушие.

— Вряд ли мой поступок можно назвать великодушным, — произнес Линдли. — Удержаться от подлости — не значит быть великодушным.

— О, Линдли… — начала она и остановилась, беспомощно пожав плечами.

— Что?

— Нет, ничего. Только странно, что ты описал свои намерения так точно. Я тебя немного не понимаю.

Он весело рассмеялся:

— Конечно нет. И никогда не поймешь. Наши критерии ценностей совершенно разные. Мы должны оставить все как есть, Мэри. И, принимая благодарность от Стефани, не забывай, что ты уговорила меня совершить единственный добрый поступок за всю мою жизнь.

— Когда я уговорила тебя? — спросила Мэриголд, чуть заметно улыбаясь.

— Когда я беседовал с тобой перед пожаром. Сила твоего красноречия, вес твоей логики, безупречность твоего поведения сделали свое дело. Стефани может думать что угодно, но в любом случае она обязана своим счастьем тебе. Носи свой нимб без смущения, — посоветовал он с издевкой.

— Я не достойна нимба, — сказала Мэриголд, покачав головой. — Но я рада, если… если мне удалось облегчить жизнь Стефани.

— Давай не будем это обсуждать, ладно? — предложил Линдли.

— Хорошо, — ответила Мэриголд и, помолчав, добавила: — Я должна идти, Линдли.

— Да, пожалуй, тебе лучше уйти. — И Мэриголд вдруг увидела, что их разговор утомил Линдли.

«Он ничем не отличается от своих ровесников, — с удивлением подумала Мэриголд. — Не понимаю, почему раньше он выглядел так романтично».

Она поднялась и нерешительно взглянула на Линдли.

— Ну, до свидания, Линдли. — Секунду поколебавшись, она протянула ему руку.

— До свидания. — Он взял ее руку, но тут же отпустил, и его взгляд ясно сказал Мэриголд, что она уже пройденный этап его жизни.

Она считала, что должна сказать что-нибудь еще, чтобы завершить их беседу, но ничего не могла придумать. Очевидно, что-то похожее происходило и с Линдли. Наконец он молча отвернулся к стене, и Мэриголд тихо вышла из палаты.

Спустя десять минут, когда грозная старшая медсестра пришла проверить, не слишком ли задержалась гостья, Линдли все еще лежал отвернувшись к стене, но медсестра видела, что он не спит.

— Ну вот! — воскликнула она тоном, который вызывал ужас у всех стажеров. — Боюсь, ваш разговор был все же слишком утомительным.

Линдли повернул голову и одарил ее своей потрясающей улыбкой:

— Я не устал, сестра. Скорее постарел, и все.

«Пожалуй, он действительно выглядит старше, чем мне казалось вначале, — подумала медсестра, выходя из палаты. — Удивительно, как все меняет солнечный свет».

Возможно, если бы она сейчас увидела Мэриголд, подумала бы, что и ее изменил солнечный свет. Казалось, что за короткий промежуток времени, проведенный в палате Линдли, Мэриголд стала совсем другим человеком.