Маргарет Малькольм - Белая камелия

Ник горько усмехнулся.

— Ты, кажется, сама говорила, что человек не может по своей прихоти полюбить или разлюбить, — напомнил он. — Ну хорошо, Серена, не беспокойся. Я оставлю тебя в покое, как ты хочешь.

Он отвернулся и пошел прочь, но вдруг она окликнула его:

— Ник! Постой! А как твоя пьеса? Я все испортила? Она провалилась?

— Напротив, — сказал он так равнодушно, словно говорил о чужих делах. — Пьеса, судя по всему, будет иметь колоссальный успех, причем во многом благодаря тебе. Джанкин поддержал меня и оплатил половину расходов, Коринна в ней не играет. Мы взяли новую актрису, и она за один вечер стала звездой сцены!

— Я так рада!

Он снова невесело рассмеялся:

— А мне, представь себе, все это до лампочки! — и быстро пошел прочь, больше не оглядываясь.

Несколько часов спустя Ник вошел в свою квартиру. Его шаги гулко отдавались на деревянной лестнице. Включив свет, он вспомнил, как личико Серены всегда склонялось над перилами верхнего этажа, когда он приходил. При этом воспоминании губы его сжались.

Вечер выдался прохладный. Это было еще не предвестие зимних холодов, но в воздухе уже сквозил легкий морозец. Но Ник не стал включать электрокамин, а устало свалился в кресло.

Значит, все, подумал он про себя. Все кончено. Любящая, добрая, преданная Серена, добрейшая душа, какую он встречал. И самое лучшее, что он мог для нее сделать, — уйти из ее жизни навсегда. Застонав, он закрыл лицо руками.

Серена любила его, и это была не легкая, мимолетная влюбленность, а глубокая и искренняя любовь, за которую теперь он готов был отдать все на свете.

А он потерял ее только из-за своего собственного поведения.

Впервые в жизни Ник Ханслоу оказался наедине с самим собой. И то, что он в себе увидел, потрясло его до самых глубин.

Ник не помнил, сколько он так сидел, но постепенно в нем снова начала зарождаться робкая надежда. Он принялся рассуждать вслух:

— Она говорила, что если я расскажу все ее старикам, то потеряю ее навсегда! Но это значит, что пока еще я ее не потерял окончательно? Правильно? Наверное, она обмолвилась не случайно…

Он стал лихорадочно вспоминать весь их разговор. Сначала он не мог вспомнить ничего важного, но потом в памяти забрезжило одно ее слово. «Зачем?» — с болью спросила она, когда он стал умолять ее вернуться.

Он тогда сказал: «Потому что я тебя люблю и не могу без тебя жить». И он говорил правду. Но она отшатнулась от него, и он понял, что опоздал.

Зачем? — спрашивала она. Зачем? Зачем? Странно, подумал вдруг Ник, что он, человек, который умеет создавать героев своих пьес так, что они похожи на настоящих людей, не может разобраться в чувствах тех, кто так ему дорог и близок. Надо попробовать взглянуть на все происходящее с точки зрения Серены.

Сначала это показалось невыносимо трудным, но потом Нику стало все ясно.

Вот что он ей говорил: «Я! Я! Я! Я не могу жить без тебя! Мне плохо!»

Его любовь была эгоистичной, он думал только о себе, не заботясь о ее счастье. Как же он может винить ее за такое отношение к нему?

Ник понял до конца не только то, что он ее потерял, но и то, как он жестоко с ней поступил. Серена, которая была такой доверчивой, такой открытой… А теперь она говорит, что в ней больше ничего этого не осталось. Он убил не только ее любовь к нему — нет, гораздо больше: теперь она больше не может доверять людям, относиться к ним по-доброму. Чем иначе можно объяснить ее упорное желание жить в этом гнилом местечке с двумя стариками, которые хоть ей и родня, но на самом деле абсолютно посторонние люди? Она пытается убежать, скрыться от своего прошлого, выстроить новую жизнь, где не будет потрясений. И она станет цепляться за эту жизнь изо всех сил, потому что хоть эта жизнь и не даст ей счастья, но зато принесет покой.

Время шло, а Ник все сидел, погруженный в свои раздумья. Потом он не спеша порылся в телефонном справочнике. Через минуту он уже разговаривал с Эвереттом Чанктоном.

— Это Николас Ханслоу, — представился он спокойным голосом. — Да, муж Серены, совершенно верно. Буду вам крайне признателен, если вы сможете уделить мне несколько минут сегодня вечером.

В ответ он услышал холодный голос Эверетта:

— Не могу представить, чтобы вы могли мне сказать нечто, представляющее для меня интерес, мистер Ханслоу!

Ник молча проглотил обиду.

— Тем не менее, как я уже сказал, я буду признателен, если вы согласитесь со мной встретиться, мистер Чанктон.

После паузы он услышал отрывистое: