Тереза Лири: Упавшая с небес

— Скажите, мистер Морвеллан, не могли бы вы меня просветить по одному щекотливому вопросу, касающемуся аристократических браков?

— Я вас внимательно слушаю, — отозвался он.

— Правда ли, что для престолонаследников морганатический брак невозможен? То есть чреват и порицаем?

— Хм… — Эвард потер подбородок. — В настоящее время грани стираются. Удивительно это наблюдать… Тем не менее некоторые традиции очень сильны. Слово «невозможен» слишком… безнадежное, мисс Рейнольдс. Невозможного нет, сейчас не девятнадцатый век… хотя иногда, очень редко, я, признаться, жалею об этом. — Он улыбнулся. — Если престолонаследник желает вступить в морганатический брак, его потомки будут лишены права наследования и многих других привилегий, которые они могли бы иметь. В прежние времена это было совершенно невозможно, но сейчас нужно просто пожертвовать очень многим, и если оно того стоит — все получится. Однако примеров единицы. Даже отдаленные наследники престола стараются сохранить за собой право наследования. В наши дни раритеты в цене, а королевская власть понемногу становится раритетом. Это не бросается в глаза, но процесс необратим.

Анна подавленно молчала. Нет, Дуглас не может и не должен отказаться ради нее от того, что имеет. Все даже еще хуже, чем она полагала. Сам Дуглас, возможно, ничего не потеряет, разве что будет осуждаем аристократическим обществом, но вот его дети… Если они будут и ее детьми… У Дугласа нет братьев, которым можно было бы передать титул и связанные с ним права и обязанности. Решить вот так, раз и навсегда, за всех своих потомков… Откуда ей, буржуа, знать о том, что дает титул на самом деле?

— Спасибо, мистер Морвеллан, вы мне очень помогли.

— Весьма рад. — Он снова поднялся, чтобы ее проводить. — Надеюсь, мы с вами еще увидимся.

Шел дождь. Дуглас налил себе виски, но совсем чуть-чуть — напиваться не хотелось. Прошли те времена, когда с помощью спиртного можно было заставить себя забыться. Теперь наутро гарантированы головная боль и презрение к самому себе. Времена бурной юности безвозвратно канули в Лету. И черт с ними.

Настроение у Дугласа было паршивое, да и погода не способствовала восстановлению душевного равновесия. Он вспомнил, как прощались на вокзале с Анной. Она не плакала, но Дуглас видел, что она готова разрыдаться… Ему хотелось обнять, приласкать ее, унести на руках обратно в машину и, рискуя нарваться на полицию, заняться любовью прямо в салоне. Но это ничего не изменило бы. Почему сословные предрассудки должны разделять дорогих друг другу людей? Почему замшелые традиции значат больше, чем любовь? Дуглас чувствовал, что эти традиции въелись в его подсознание, не так-то просто отказаться от них. Он обманывал себя, что титул ничего не значит для него. Когда ты воспитан в духе престолонаследия — а уж об этом его мать позаботилась, — непросто пойти наперекор всему, чему тебя учили с детства. Мать уж точно не одобрит этот брак, можно не сомневаться. Не одобрит — это мягко сказано.

Впервые за несколько лет у Дугласа появилось желание побеседовать с матерью, вот уж кто знает, как поступить правильно. Нет ничего проще — до ее дома полчаса езды, а по вечерам она никуда не выходит, разве что заглянут подруги… Дуглас отставил нетронутый бокал с виски и принялся собираться.

Дорога до пригорода Инвернесса заняла почти час, дождь лил как из ведра и существенно затруднял движение. В небольшом домике, стоявшем за высокой оградой неподалеку от шоссе, горел свет. У Дугласа были ключи, и он не стал звонить в дверь. Но мать, видимо, услышала, как подъехал автомобиль: она ждала Дугласа в холле, зябко кутаясь в меховую накидку.

— Здравствуй, сын.

Кларисса Мак-Коннахи, в девичестве фон Хайнесдорф, была аристократкой до мозга костей. Их брак с отцом Дугласа был заранее спланирован, будущие супруги встретились за неделю до свадьбы, что не помешало им полюбить друг друга и прожить много счастливых лет. Но семь лет назад отец Дугласа умер от сердечного приступа, и с тех пор мать жила одна. Она не осуждала Дугласа, который отказывался составлять ей компанию на старости лет, она требовала от него только одного — соблюдения традиций. В конце концов, это не так уж и сложно. Дуглас всегда соглашался с матерью в этом. До сегодняшнего дня…

— Здравствуй, мама. — Он поцеловал ее в морщинистую щеку. Кларисса никогда не была красавицей, в ней слишком явно проступала немецкая порода: крупный нос, резкие черты лица, но когда она улыбалась, что случалось достаточно редко, улыбка ее преображала. А еще у нее были изумительные глаза, светло-серые, особенного чистого цвета. Когда-то отец рассказывал маленькому Дугласу, что глаза Клариссы фон Хайнесдорф покорили его сердце сразу и навсегда.