Мэгги Кокс: Чувственный рай

— Вы, наверное, подумали, что это очень невежливо с моей стороны — сидеть здесь в одиночестве, когда все собрались в доме. То, что племянник мистера Хусейна получил диплом, — это очень радостное событие, и я не хотела своим печальным видом портить всем праздник. Но внезапно мне стало так грустно, что я не могла больше притворяться. Порой бывает очень трудно вести светскую беседу и быть на людях, когда тебе тяжело.

— Здесь нет ни одного человека, который бы не понял вас и не посочувствовал вам, Джина. Но это хорошо, что вы пришли на вечеринку. Здесь существует обычай приглашать как можно больше друзей и знакомых, чтобы разделить с ними радость всей семьи, когда есть повод что-то отпраздновать.

— Вот это мне по-настоящему нравится в людях, живущих здесь. Семья для них действительно важна.

— А там, откуда вы приехали, по-другому?

Она пожала плечами и посмотрела в сторону:

— Для некоторых, может быть. Но не для всех.

— Я снова заставил вас грустить.

— Нет, что вы. Я хочу сказать, мне грустно, что моя мама больна. Но если говорить откровенно, наши отношения далеки от близости двух любящих людей, о которой я могла бы мечтать. Мои родители — ученые. Они очень преданы науке. Они привыкли иметь дело с фактами, а не с чувствами. Для них эмоции только отвлекают от главного. Ладно, я, наверное, уже наскучила вам своими жалобами. Было очень приятно познакомиться, но мне пора возвращаться в дом.

— К чему спешить? Может быть, вы посидите здесь со мной еще немного? Что бы ни происходило в нашей жизни, ночь все равно восхитительная, не правда ли?

Захир мягко дотронулся до нее, как бы желая удержать, и выразительные голубые глаза девушки стали круглыми, словно две полные луны. Прикосновение к ее безупречной, гладкой словно шелк коже совершенно неожиданно вскружило ему голову. Словно жаркий ветер пустыни ворвался в его кровь и разгорячил ее. Он не мог отвести от нее глаз.

— Хорошо, я останусь, но ненадолго. Вы правы: ночь и в самом деле изумительная. — Обхватив себя руками, она отступила на шаг, словно осознав, что дистанция между ними стала слишком маленькой. — Вы родственник мистера Хусейна? — тихо спросила Джина, и Захир увидел вспышку любопытства в ее ясных голубых глазах.

— Мы не родственники, но я дружу с Амиром уже очень давно. Я всегда считал его своим братом.

Меня зовут Захир, — представился он с вежливым поклоном.

Он заметил, что она вспыхнула. Что стало причиной: его поклон или то, что он назвал лишь свое имя? Возможно, на Западе люди именно так и представляются, встречаясь на вечеринке, но здесь, в Кабуядире, мужчины его уровня определенно ведут себя иначе. Особенно если им уготовано унаследовать власть над королевством!

— Захир… — Джина повторила его имя тихо, словно услышала нечто удивительное. От чувственного звука ее голоса сладкая дрожь ручейком побежала по его позвоночнику. — Даже имена здесь имеют отголосок загадочности и волшебства, — застенчиво добавила она.

— Идемте, — пригласил он, чувствуя, как разгорается его кровь от мысли, что он еще какое-то время пробудет с ней наедине. — Давайте погуляем в саду. Досадно было бы упустить возможность полюбоваться полной луной, вам так не кажется?

— А вас не хватятся, если вы вскоре не вернетесь в дом?

— Если хозяева и будут озадачены моим отсутствием, они не покажут этого из вежливости. Кроме того, я не должен ни перед кем отчитываться в своих действиях, слава Аллаху.

Джина промолчала в ответ. Захир взглянул на ее маленькую изящную ножку.

— Вам понадобятся туфли, если мы пойдем гулять.

— Они под скамейкой.

Повернувшись к каменной скамье, скрытой под ветвями жасмина, усыпанными блестящей листвой и дурманяще душистыми цветами, Джина извлекла из-под нее пару сандалий на плоской подошве и обулась. Когда она снова взглянула на Захира, завиток золотистых волос упал ей на лоб. Она откинула его и улыбнулась. Никогда раньше женская улыбка не заставляла его терять дар речи. Кашлянув от неловкости, он протянул ей руку. Когда она доверчиво, не говоря ни слова, вложила в нее свою ладонь, Захир утратил всякое чувство времени и пространства. Горе и смятение, которые мучили его со времени смерти матери, превратились во что-то совсем иное…

Джина почувствовала себя зачарованной. Его фигура, облаченная в длинный темный традиционный наряд — джалабию, навевала мысли о том, что он мог быть могущественным придворным, искусным воином или стражником.