Галина Гилевская - Обжигающая страсть

С женой, Светланой Васильевной, они перебрались в Москву в отличную и уже меблированную квартиру (которую, как намекнули ему в ХОЗУ, очень даже не трудно со временем приватизировать), и жизнь, казалось, снова потекла своим чередом, заполняя пространство между утром и вечером работой и осознанием собственной значимости.

Вот только уставать стал Степан Николаевич в последнее время что-то уж слишком часто.

Да и то сказать — ритм Москвы был совсем иным.

Куда девалась чинная и немножко даже чопорная (на людях, конечно) «номенклатура», выражаясь языком газет времен перестройки! «Новые русские» — бизнесмены, политики, артисты — устанавливали новые порядки и новый стиль отношений, сломать который было невозможно, но и подчиниться которому не хватало сил. Степана Николаевича просто коробило от какой-то всеобщей амбициозности, когда окружающие его люди из кожи вон лезли, чтобы доказать всем, что они представляют из себя не только денежные мешки и ответственные посты, но и интереснейшие неординарные личности…

Вот и сегодняшний прием в посольстве, несмотря на раннее еще время (не было и одиннадцати), Степана Николаевича уже утомил. И, может, даже не своим бесконечным гулом, не шведским столом и беспрестанным раскланиванием, а скорее неотвязным присутствием господина Мокрицкого — одного из «новых».

Господин этот, пройдя в Думу по спискам ЛДПР, с помощью своей фракции заимел пост секретаря комитета по делам СНГ, а, значит, видел в Степане Николаевиче своего самого близкого соратника, друга и коллегу. По этой причине сегодня господин Мокрицкий не отпускал Степана Николаевича ни на шаг и, беспрестанно жуя бутерброды и запивая их водкой, целый вечер разглагольствовал про великое объединяющее начало, которое есть в новой России, и даже прочитал по этому поводу целую лекцию послу Беларуси, который имел несчастье подойти к ним поздороваться.

Сейчас Мокрицкий стоял у столика с закусками и, обводя довольно мутным взглядом зал, цепко держал Степана Николаевича за рукав.

— Ты знаешь, Степан Николаевич, я вот смотрю… — он громко икнул и покачнулся, — слышь, я вот смотрю и думаю — здесь же, наверное, никто по-русски и не говорит… А?

— Я, пожалуй, домой поеду. Да и вам бы, Сергей Леонидович, это не лишним было бы.

— Да, конечно, конечно, — с готовностью закивал Мокрицкий и на удивление ловко, не пролив ни капли, наполнил рюмки цитроновым «Абсолютом». — Вот только, Степан Николаевич, еще по одной… По-нашему — на дорожку, как говорится… Держи!

Степан Николаевич машинально взял рюмку, но выпить ее так и не успел — взгляд незнакомых зеленых лисьих глаз заставил его забыть и о водке, и о Мокрицком, и о приеме, и вообще обо всем на свете.

Напротив него стояла и с интересом его рассматривала девушка, красота которой сразу и бесповоротно поразила Степана Николаевича до самой глубины души.

Она улыбнулась ему, легкой походкой преодолела десяток шагов, которые их разделяли, затем спокойно и естественно протянула руку для приветствия:

— Здравствуйте! Вы — Степан Николаевич?

От звука ее голоса в душе Кравцова что-то натянулось, загудело жалобно и вдруг оглушительно, до звона в ушах, лопнуло, заставив его мгновенно покрыться холодной испариной…

Эта встреча и последовавшие за ней события не могли бы привидеться Лолите и в самом кошмарном сне, хотя кошмары были неотступными спутниками ее ночей на протяжении вот уже нескольких лет…

Накануне отец, вернувшись вечером из министерства и заметив у нее свет, постучал в дверь и вошел, загадочно улыбаясь.

— Дочка, мне придется на несколько дней слетать в Брюссель, там пройдут важные переговоры, а четвертого у американцев праздник, и господин Саммерфильд прислал, как обычно, мне приглашение на прием в посольство, — старый Паркс достал из внутреннего кармана конверт с тисненым гербом США и помахал им над головой. — Тебе, Лита, эта бумажка случайно не пригодится?

Его глаза смеялись — он знал, что дочь с удовольствием отправится на вечеринку и в награду поцелует сейчас папу.

И действительно, Лита тут же вскочила, коснувшись дистанционки «Панасоника», выключила музыку и захлопала в ладоши, закружившись вокруг отца.

— Папа, ты — чудо, — она чмокнула его в щеку. — Ты это очень здорово попался с Брюсселем. Конечно, я пойду вместо тебя… Только вот что я надену? — вдруг остановилась она напротив отца, поглядев на него своими хитрющими зелеными глазами. — Папа, у меня осталось только одно платье, в котором я еще не показывалась на люди, но под него нужны туфли…