Диана Килина: Под снегом (СИ)

Я помню Женевское озеро и его спокойную гладь. Смятые простыни и Швейцарский холод. Запах бергамота и иланг–иланга, смешанный с запахом моего тела. Я помню каждое прикосновение и каждое слово. Я помню, как он шептал мне с идеальным прононсом:

– Je t’aime.

Я купила ему серую шапку и накормила бургером из МакДональдса. Мы поцеловались под яркие вспышки в небе. Я загадала желание навсегда остаться с ним.

Могу ли я отказаться от всего этого? Возможно ли изменить будущее? И видела ли я будущее, или все это – плод моей фантазии и не более того?

– Простите, я не подхожу на эту должность, – сказала я, и развернулась лицом к двери.

– Алиса, в твоей жизни только ты принимаешь решения, – голос мамы всплыл в моей голове, заставляя остановиться, – Только ты отвечаешь за свой выбор.

– Я знаю, мам. Но как сделать все правильно?

– Кто сказал, что выбор обязательно должен быть правильным?Выбор должен исходить из твоего сердца. А каким он будет – покажет жизнь.

Я встала в дверях, и провела рукой по теплой поверхности дерева. Повернула голову, бросив взгляд на голубое небо с белыми облаками за окном. Потом я посмотрела ему в глаза. Прямо в душу.

Они переливаются всеми оттенками темного дерева. В них мерцают золотистые искорки, и горит огонь, настоящий огонь, который ничто не в силах погасить.

А затем я произнесла:

– Вы не хотите выпить со мной кофе?

ВОСЕМЬ МЕСЯЦЕВ СПУСТЯ

Зевая, я поставила две кружки на кухонный стол. Налив горячий дымящийся напиток, я взглянула на газету, лежащую рядом. Заголовок на главной странице гласил:

«Владелец «Палаццо» и его заместитель со своей спутницей»

Фотография была соответствующей: Саша, Сережа и Бри стояли в обнимку и широко улыбались в камеру. Сережа был выше на голову, но это не портило снимок. Они всегда одевались в одной гамме. Вот и на фотографии Саша стоял в светло–сером костюме и белой рубашке, а Сережа в сером джемпере и белых брюках. Бри стояла рядом, робко прижавшись к нему.

Я вздохнула, а потом услышала скрип пола сбоку от себя. Повернув голову, я невольно расплылась в улыбке, когда уставилась на обнаженную широкую грудь и мощные плечи. Опустив глаза, я довольно посмотрела на серые домашние брюки с карманами. Это я их ему купила.

– Нравится вид? – спросил он, упираясь рукой о косяк двери, и сверля меня своими глазищами.

– Я умерла и попала на небеса, – выдохнула я, – Садись, кофе готов.

Он довольно рыкнул и сделал шаг к столу. Усевшись на стуле, он притянул меня к себе на колени, и я послушно прильнула к его мягкой коже, скрестив ноги.

– А яичница с сырной корочкой? – спросил он.

– Мне лень. Я только что с ночной смены пришла, – устало зевнула я, даже не прикрыв рот рукой.

– Женщина, ты должна кормить своего мужчину, – растянул он, отпивая из розовой кружки с изображением утенка Дональда Дака.

Я взяла свою, с цыпленком Твити, и сделала глоток пенистого кофе с молоком.

– Ты брюхо отрастил. Знаешь, как выглядят пузатые дядьки в деловых костюмах?

– Буэ, – поморщился он.

– Вот и я о том же.

Поставив кружку, он положил руку на мое бедро. Нахмурившись, он посмотрел на меня и спросил:

– Я, правда, растолстел?

Не выдержав, я громко заржала, и он недовольно зашипел:

– Тише ты, разбудишь всех.

Уткнувшись носом ему в плечо, я продолжила смеяться, правда, на тон потише. Когда я успокоилась, я подняла голову и поцеловала его в щеку.

– Ты красивый даже с жирком.

Он нахмурился еще больше, отодвинулся и посмотрел вниз на свой живот. Потом он вздохнул, снова взял свою кружку, и пробубнил:

– Старею.

Допив кофе, я отправилась к мойке, чтоб помыть кружки, и все–таки сделала ему его любимую яичницу. Он напряженно следил за мной глазами, но не сказал ни слова. Пока он завтракал, я приняла душ и переоделась в домашнюю одежду, снимая рубашку с эмблемой «Статоил». Проверив Тео, я довольно отметила, что он свернулся калачиком на огромной постели шириной в два метра, которая с недавнего времени стоит в моей бирюзовой спальне. Мы спим втроем, до сих пор так и не решились переселить сына в отдельную кровать.

Вернувшись на кухню, я застала его за мытьем посуды. Встав в дверном проеме, я снова залюбовалась его обнаженным телом, наполовину облаченным в серые трикотажные брюки. Он поднял голову и сполоснул тарелку. Отставив ее на сушилку, он развернулся ко мне лицом, и оперся на деревянную столешницу руками. Потом он строго сказал: