Диана Килина: Под снегом (СИ)

– Я выжила. Завтра.

С этими словами я снова отключилась, ощущая, как горький яд предательства продолжает разливаться по моему телу.

– Алиса, вы уверены в том, что вы только что мне рассказали? – спрашивает высокая женщина–следователь с сединой в густых локонах, собранных в пучок на макушке, – Потому что, если вы боитесь…

– Уверена. Это была случайность. Мы просто дурачились и пистолет выстрелил. Мой муж не хотел меня убивать.

– Но свидетель говорит другое…

– Ваш свидетель не правильно понял то, что видел.

– Зачем ты соврала? – спросил он у меня на следующий день.

– Так надо.

– Он хотел тебя убить, – холодные пальцы сжимают мою ладонь почти до хруста костей.

– Он поступил правильно.

Я слышу, как заскрипели его зубы друг о друга. Я чувствую волны ярости, которые кружатся вокруг него. Его мощная энергия окутывает меня, и я не в силах посмотреть ему в глаза, когда говорю:

– Я хочу, чтобы ты ушел, – наконец–то произношу я через силу, глядя в белый потолок.

Холодная рука дрогнула, и его пальцы разжались.

– Что? – спрашивает он непривычно сипло.

– Уйди.

И он уходит. Он оставляет меня, как обычно.

Вот только странно, но я больше не чувствую боли. Ни зияющей дыры в моей груди, ни ее рваных краев. Внутри пусто, но эта пустота какая–то правильная. Как будто, так и должно быть. Он причинил мне много боли, разбил мое сердце и научил меня не верить словам о любви.

Потому что я никогда бы не отвернулась от любимого человека.

Меня зовут Алиса. Мне девятнадцать лет.

Я не знаю, как такое могло произойти.

Но я смогла остановиться.

Но, кажется… Я жалею?

ТРИ ГОДА СПУСТЯ

– Эдвард, не трогай сестру! – крикнула я, подбегая к детской площадке.

Мальчик повернулся, и насупился. Он занес руку еще раз, и стукнул девочку с кудрявыми темными волосами по плечу. Та завизжала и покачнулась, сев на попку прямо в песок.

– Почему ты обижаешь Беллу? Она девочка, а девочек бить нельзя! – грозно сказала я, приседая на корточки возле песочницы.

Эдвард нахмурился и наклонился к сестре. Погладив ее по макушке, он невнятно пробормотал:

– Прости, Бэла.

Она вытерла щеки и улыбнулась, показав два ряда жемчужно–белых зубиков. А потом она вздохнула и сказала:

– Ты мое платье вымазал.

Я опустила голову, давя рвущийся наружу смех.

– Молодец, что извинился, – все–таки сказала я с серьезным лицом, не дав себе растянуться в улыбке, – А теперь помоги сестре встать и поправить платье.

Он выполнил мою просьбу и отряхнул ярко–голубое, в крупный белый горох, платьице сестры. Вылезая из песочницы, они взялись за руки, подошли ко мне и поцеловали в обе щеки.

– Пойдем за Тео, – с улыбкой сказала я, поднимаясь на ноги.

Эдвард встал справа от меня, а Бэлла слева. Взяв крошечные ладошки в свои руки, я пошла неспешным шагом в сторону детского сада. Проходя мимо шестнадцатиэттажки на Вирби, я привычно подняла голову наверх, и посмотрела на знакомые окна, в которых теперь живут совсем чужие мне люди.

Встретив Тео в металлических воротах детского дошкольного учреждения, мы вчетвером пошли домой. Остаток вечера как обычно пролетел быстро, а к девяти я стала собираться на работу. Надев футболку с эмблемой Statoil и светлые джинсы, я поцеловала детей, пожелала маме спокойной ночи, и вышла из дома.

Середина мая выдалась теплой, поэтому я не стала брать с собой куртку. Вставив наушники, я включила музыку в своем бирюзовом стареньком мобильнике, и пошла на работу.

Наутро я полусонная закрывала кассу на заправке, и встречала утреннюю смену. Взяв стаканчик кофе, который полагался мне, как работнику, бесплатно; я пожелала девочкам хорошего рабочего дня и пошла домой. Потягивая горячий латте, я шла по пустым сонным улицам, и невольно улыбнулась собачникам, которые выгуливали своих питомцев не отходя от подъезда. Когда я почти подошла к дому, волосы у меня на затылке зашевелились, и я судорожно обернулась. Знакомый холодок пробежался по спине, и кожа покрылась мурашками. В воздухе пахнуло пряным бергамотом и невольно потянуло закурить.

Сглотнув ком, вставший где–то в трахее, я быстрым шагом дошла до дома и вошла в квартиру. В гостиной, которая теперь служила мне спальней, я открыла комод, над которым висели наши семейные фотографии, и достала оттуда несколько газетных вырезок. Среди них я нашла одну–единственную, села на пол, и снова перечитала текст, который вызубрила за эти три года наизусть: