Наталья Громова: Очень личный переводчик (СИ)

Круто развернулась на двенадцатисантиметровых шпильках и, покачиваясь, пошла к столу с шампанским. Решено, завтра же увольняюсь! Может быть, хоть так смогу жить нормальной жизнью. Найду мужчину, в конце концов. Мне тридцать один год, а я все жду, видите ли, пока мой принц обратит на меня внимание! Так и старой девой в окружении кошек помереть недолго. А он пусть английский вместо французского учит, la racaille et l'idiot (сволочь и идиот) !

Опрокидываю бокал и тянусь к следующему, как замечаю на столе стопки с виски. Ооо, да я сегодня неплохо погуляю! Опрокинуть в себя еще и Джека мешает Миронов. Блондин отбирает у меня стакан и отворачивает от стола с напитками.

- Вершинина, сколько ты выпила?! Ты же на ногах не стоишь уже!

- Всего-то пять бокальчиков, не злись, - я провожу руками по лацканам его пиджака в попытке отодвинуть его от себя.

- Не верь ей, она выпила семь. Причем каждый ее "бокальчик" становился шотом, - сдает меня жена Миронова, Анна. Она умудряется выглядеть сексуально даже в платье в пол и с воротом под горло. - Ладно хоть не на пустой желудок. Дай ее мне, пора привести ее в порядок.

Спустя двадцать минут, стоя в женском туалете и умываясь холодной водой, понимая, что туман из головы ушел, а тело вновь подчиняется мне, а не пятиградусному напитку.

- Спасибо, Ань. Что бы я без тебя делала, - виновато улыбнулась Мироновой в зеркало. Она только вздохнула и покачала головой.

- Ты с чего так наклюкалась, мать? Ну, пришел он с этой обесцвеченной, так он же всегда на такие мероприятия с кем-то ходит, а тебя оставляет одну, связи полезные заводить... А если любишь так, что хоть на стенку лезь, объяснись уже с ним, наконец, Вершинина! Он же понимающий у нас, все поймет и примет!

- Ага, поймет и примет, как же, - я провела по губам алой помадой. - Уволит к чертям, а если и нет, то в другой отдел переведет, в цех по пошиву например. Мне там самое место.

- Вершинина, я тебе сейчас в нос дам, чесслово, - она уставилась на меня, как на дурочку. - Ты, может, как я, зарылась в свои чувства с головой и не реагируешь на его знаки внимания?! А он, между прочим, стоит к тебе какому-нибудь папику подойти, аж злостью наливается. Артур его иной раз за руки держит, что б он глупостей не наделал и "любовь всей твоей жизни" не спугнул, мужики, одним словом... А как Влад на тебя смотрит, ты замечаешь вообще? В этом вашем "Сортйеже" только дурак еще не понял, какие у вас чувства! Тьфу ты, глупые вы, оба. - И, хлопнув дверью, ушла.

Она что, серьезно сейчас? Влад... что?

Сложив косметику в сумочку, вышла из туалета и направилась в сторону застекленной летней веранды, примыкающей к ресторану. Прохладный воздух освежил и окрасил щеки румянцем. В голове прояснилось. Значит, смотрит как-то по-особенному и от "папиков" защищает? А Соня эта тогда зачем?

Я устало прислонилась горячим лбом к стеклу и вгляделась в темноту улицы. Уже почти девять часов, зимний мрак рассеивается уличными фонарями и светом фар автомобилей. По периметру ресторана развешаны праздничные, предновогодние иллюминации. Они мигают сотнями цветов, подсвечивая и без того искрящийся, хрупкий снег. La vie est belle, как говорится...

- Господи, как это все сложно, - шепотом в стекло, согревая своим дыханием. - Все эти чувства, любовь... ревность. Что со всем этим делать?

- Перестать от меня прятаться, - также шепотом, также согревая дыханием, мне в шею. Горячие губы легко прикасаются к местечку за ухом, и тут же в нос ударяет до боли знакомый аромат цитруса и морозной свежести.

Я не ожидала этого. Не ожидала, что он покинет свою драгоценную Соню, что пойдет разыскивать меня, что его губы будут такими горячими, а руки начнут вести себя так по-хозяйски, с силой прижимая к груди, почти перекрывая кислород.

- Влад, что ты здесь делаешь... прекрати, - его руки уже вовсю стискивали меня, а губы жадно припали к горлу, да так, что я почти теряла сознание от ответного желания. Когда его рука двинулась с талии к бедрам, я буквально задохнулась. - Ты же не можешь... не посмеешь... ох... putain! - Откинулась назад, уперлась головой куда-то в плечо, прогибаясь, словно кошка. - Нас могут... увидеть... ах, не важно...

К моему сожалению, он тут же убрал свои руки, сорвав с губ стон разочарования. Но затем развернул к себе лицом и прижался своим лбом к моему, вдыхая мой воздух. Глаза его были непривычно черными и горели дьявольским светом, пылали страстью.

- Обожаю, когда ты ругаешься, mon petit chat sauvage (моя маленькая дикая кошка) , но сейчас не об этом. Почему ты так старательно скрываешься от меня, Марго? Тебе же хорошо рядом со мной, я это знаю... или чувствую... да какая, к черту, разница! Ты ведь не можешь не замечать, как я смотрю на тебя, как хочу тебя, как растворяюсь в тебе...