Витовт Вишневецкий - Встреча

Собрав в два бумажных почтовых мешка свои носильные вещи, отобрав некоторые фотографии и все свои документы, я покинул дом, в котором прожил с женой долгие годы своей жизни. На вокзал меня проводили младший сын и зять. Жена в это время находилась на работе. После прибытия поезда сообщением Москва-Кривой Рог я, договорившись с машинистом, погрузился в заднюю кабину электровоза. Когда поезд тронулся, младший сын и зять начали прощально махать мне руками. Моё сердце сжалось от боли, и на глаза накатили неожиданные слёзы. Я помахал рукой в ответ и долго стоял у открытого окна, пока поезд не покинул пределы родного города. Всё это время меня душили слёзы, а душа рвалась из кабины назад. По мере того как поезд увозил меня всё дальше и дальше от дома, я успокаивался и обретал душевное равновесие. В Кривой Рог я прибыл спокойным и целеустремлённым, мечтая о скорейшей встрече с любимой. На вокзале меня встречали обе женщины. Они были немножко возбуждены, их лица озаряли улыбки, а в глазах читался восторг и радость. В этот раз домой мы добирались пригородным поездом, следованием Кривой Рог — Пятихатки. Дорога заняла всего полчаса, а через 15 минут, по прибытии на нужную нам станцию, мы были уже дома. В праздном настроении встречи мы прожили чуть больше недели. И вот утром я, взяв с собой свои документы, отправился в локомотивное депо устраиваться на работу. Мне нужно было доехать троллейбусом до Соцгорода, а затем, пересев на трамвай, доехать до конечной остановки. Депо находилось рядом с железнодорожным вокзалом. До Соцгорода я доехал быстро, затем, дождавшись трамвая, сел в вагон. По мере того как двигался трамвай, мной стала овладевать непонятная мне сила жуткой тревоги и беспокойства. Чувства эти нарастали лавинообразно, стискивая моё сердце, заставляя его с силой биться и вырываться из груди. Не выдержав, я, задыхаясь, вышел из вагона на следующей остановке, нашёл уединённую лавочку и опустился на её нагретые солнцем деревянные брусья. Меня охватило чувство непоправимости сделанного мною шага, огромной вины перед покинутыми мной детьми, разрыв с родственниками и друзьями, оставленными могилами родителей и, наконец, с родным городом и всем, что с ним связано. Мне казалось, что я покинул родину и никогда её больше не увижу, не пройду по её улицам, не услышу привычные для меня звуки, не уловлю её знакомые мне запахи. Я просидел на этой лавочке несколько часов, и когда я с неё поднялся, во мне кипело жуткое желание всё исправить и вернуться назад. Вернувшись, домой я придумал для любимой легенду о том, что звонил в родной город и узнал об инсульте жены, что мне необходимо вернуться назад. Мол, по-другому я не могу поступить. Она не проронила ни звука, молча обняла меня и едва слышно произнесла:

— Я помогу тебе собрать вещи, — она провела ладонью по моей щеке и добавила: — ты, наверное, устал, присядь, отдохни…

Я заглянул в её глаза и увидел в них плескающееся море боли. Мы присели на диван и, не говоря ни слова, просидели, обнявшись очень долго. Затем она высвободилась из объятий и предложила мне взять мешки и начать упаковку вещей. Когда мешки были собраны, она взяла иголку с ниткой и начала их зашивать мелкими стежками. Я сидел рядом и смотрел, как она это делает дрожащими пальчиками, а моё сердце в это время разрывалось на части. Но роковые слова уже были произнесены мной, и ничего уже нельзя было исправить. Нельзя было переиграть всё назад, это выглядело бы ещё чудовищней, еще пагубней.

Почти всю ночь мы почти не спали, любя другу друга, так, как будто это была наша последняя встреча, наша последняя ночь. Она всё время плакала, а я не мог найти слова утешения. Что я мог сказать после своего малодушия, своей нерешительности, своей лжи?! За всю ночь мы обмолвились лишь несколькими словами. Говорили наши руки, губы, наши тела. Вконец измотанных, нас застало раннее утро. Нужно было подниматься и собираться в дорогу. За всё время, от произнесённой мной лжи до отправления поезда, мне ни любимой, ни её мамой не было высказано ни слова недоверия или сомнения в моих словах.

Вернувшись в родной город, я оставил свои вещи у дежурной по вокзалу и отправился в депо. Начальник депо встретил меня вопросительным взглядом. Я закрыл за собою дверь в кабинет и сел в предложенное им кресло. Внимательно выслушав мою исповедь (а я рассказал ему всё как есть), он поднял трубку телефонного аппарата и вызвал к себе начальника отдела кадров. Через час я вновь был принят на работу без разрыва производственного стажа, и в привокзальном общежитии, принадлежавшем локомотивному депо, мне была выделена отдельная комната.