Ирина Щеглова - Подарок Сахары

— Ничего не понимаю, — сама себе сказала мама. — Кес ке ву вуле? Чего ты хочешь? — еще раз раздельно произнесла она и перешла на русский. — Ты что, по-французски не понимаешь?

Араб в очередной раз испуганно оглянулся, с мольбой посмотрел на маму и тихо произнес:

— Же сви контрабандист…

Для убедительности он похлопал себя по большой спортивной сумке, висевшей у него через плечо:

— Пур ву…

— А, так это ты. — Мама с облегчением вздохнула, она была наслышана от старожилок о приходящем в поселок торговце. Она посторонилась, и мужчина прошмыгнул мимо нее в образовавшийся проем.

— Бонжур, — сказал он, увидев меня.

— Бонжур, — вежливо ответила я.

Мама указала арабу на табурет у кухонного стола, он робко присел на краешек, сумку поставил на колени, положил на нее худые, маленькие, как у женщины, руки и принялся нас рассматривать. Глаза его, казавшиеся на узком темном лице особенно большими и яркими, перебегали с мамы на меня.

— Вотр фий? — спросил он у мамы.

— Да, да, дочка, Ирина, — объяснила она.

— Ирина, — произнес араб, растянув мое имя и сделав ударение на последнем слоге. Потом спохватился и представился:

— Азиз. — Он приложил ладонь к груди.

— Азиз? — переспросила мама.

— Уи, уи! Бьен! — он обрадовался. — А ву?

И взгляд его снова пробежал по маминой фигуре, сверкнул, но мгновенно затих и уткнулся в пол.

— Галя, Галина, — мама слегка качнула головой, словно подтвердила свои слова.

— Галина, — выдохнул Азиз.

— Кофе будешь? — спросила мама.

— А? — Азиз встрепенулся. — Кофи? — произнес он на свой манер, после чего застеснялся, и его щеки из бронзовых стали темно-кирпичными.

Мне стало интересно, и я устроилась на табуретке с другой стороны стола, наблюдать.

Не мог же Азиз знать того, что мама подкармливает всех бездомных животных и раздает детишкам булочки своего приготовления.

Между прочим, Азизу просто повезло, потому что наш Рыжий отлучился куда-то по своим собачьим делам и выпустил из виду черный ход. Иначе, он просто не подпустил бы чужака.

Мама сварила кофе, налила его в большую фаянсовую кружку и поставила перед незваным гостем.

Азиз удивился размеру чашечки кофе , но ничего не сказал, опустил сумку на пол и ногой задвинул ее под табурет, робко взялся за ручку кружки, поднес к губам, попытался отпить, обжегся, но кружку не поставил и сидел молча, прихлебывая кофе маленькими глотками.

Его поза и эти жадные глотки подействовали на маму, как на нее всегда действовал вид любого несчастного существа . Она, сердобольно вздохнув, пододвинула к Азизу плетенку с печеньем. Потом вернулась к плите, открыла кастрюльку и положила на тарелку несколько котлет, нарезала длинный батон хлеба толстыми ломтями; всю эту снедь поставила перед арабом.

— Вот, поешь… манже… сильвупле…

Азиз чуть не поперхнулся кофе, потом все-таки отставил кружку и потянулся за печеньем.

— Ты мясо ешь, дурачок, — мягко приказала мама. Еще немного — и она стала бы тыкать его в тарелку носом, как несмышленого котенка.

Теперь и я увидела, что Азиз голоден; он старался изо всех сил не показывать этого, был деликатен, если можно так сказать. Но еда все-таки поглотила его целиком, он даже забыл о нас с мамой; ел он быстро, но очень аккуратно и бесшумно.

Арабы вообще могут быть неслышными. Они умеют двигаться, как призраки: возникает такой призрак перед тобой неожиданно, сначала ты его видишь, только потом — слышишь. Шумными арабы делаются только тогда, когда хотят, чтобы их заметили, или когда пьяны; спиртное подчас доводит их до буйства.

Дорожки в поселке были засыпаны гравием, даже дети-арабы бегали так, что не слышно было перекатывающихся под их ногами камешков.

Наконец Азиз закончил с едой, отставил тарелку, вздохнул, сказал «мерси» и снова обратил свой взгляд на маму.

— На здоровье, — ответила она.

Азиз встрепенулся, поднял с пола свою сумку, раскрыл и начал доставать оттуда всякую всячину.

— Но, но, — попыталась протестовать мама, — нам не надо.

Но Азиз, казалось, не обратил на ее слова никакого внимания, я увидела, как он усмехнулся, только краешками губ, но сразу же спрятал свою усмешку, словно смазал ее.

Теперь покраснела мама. Она потянулась к сувенирам.

Азиз молча следил за ее движениями: как она взяла какую-то деревянную фигурку, мельком взглянула и сунула в карман платья.

Обрадованный Азиз попытался было назвать свою цену, но с мамой торговаться невозможно, она всегда платит торговцам столько, сколько считает нужным. У нее даже есть свой комплект гирек, с которыми она ходит на рынок.