Барбара Картленд: Замок Спящей красавицы

— Если бы вы только знали, как я рад видеть вас. Я никогда не забуду доброту и заботу, которой вы окружили меня в детстве.

— О, ты был таким милым мальчиком! — воскликнула графиня. — Скажу банальность, но с тех пор ты заметно вырос. — Маркиз искренне рассмеялся. — А теперь, — продолжила графиня, — позволь представить тебе одну особу, которая тоже выросла за эти годы. Сомневаюсь, что ты помнишь мою внучку, Марию Терезу. Сколько лет прошло с тех пор.

Йола сделала реверанс. Она была не только взволнована, но и смущена и не посмела поднять на маркиза глаз.

Ее темные ресницы четко вырисовывались на фоне бледных щек.

— Рад познакомиться с вами, Мария Тереза, — произнес маркиз.

Услышав эти слова, она выпрямилась и посмотрела ему в глаза. А в следующее мгновение ее словно пронзило молнией. Нет, этого не может быть! Это просто невероятно! Маркиз смотрел на нее как на совершенно постороннего человека, словно видел ее впервые.

Стоя у себя в спальне, Йола чувствовала себя так, будто мимо промчался ураган. Она едва дышала и не могла ни о чем думать.

Они просидели в гостиной недолго: бабушка вскоре предложила всем пойти наверх и переодеться к ужину.

Маркиз говорил легко и непринужденно, в его манерах не было ничего искусственного, и все же он обращался к Йоле как к незнакомке, которую видит впервые.

Казалось невероятным, немыслимым, что можно так притворяться.

Слушая, как он разговаривает с бабушкой о прошлом, о том, как он рад вновь оказаться в замке, Йола едва узнавала в нем человека, который еще вчера клялся ей в вечной любви и готов был пожертвовать ради нее всем на свете.

Нет, он наверняка ее узнал. Ей же нужно лишь одно: чтобы он хоть взглядом, хоть легкой улыбкой дал ей знак, что он все понял и простил ее обман.

Она не могла поверить в то, что, переступив порог гостиной и увидев ее, он ничем не выдал своего удивления, напротив, остался хладнокровным и обращался к ней учтиво, как и подобает гостю, но не более того.

«Возможно, мне удастся поговорить с ним после ужина», — подумала Йола и принялась торопливо раздеваться, чтобы принять ванну. Она никак не могла решить, какое платье надеть к ужину.

Сначала Йола хотела надеть платье, в котором была в тот вечер, когда они ужинали вместе, а потом он поцеловал ее в Булонском лесу. Но затем передумала. Она остановила свой выбор на платье, которое еще ни разу не надевала. Платье было нежно-розовым, и, глядя на него, она вспоминала розы в саду.

Пусть это платье напомнит маркизу, что сейчас он в «саду Франции», а розы — цветы любви.

Йола торопилась и тем не менее опаздывала, не в силах решить, какую сделать прическу, какие украшения надеть. Неудивительно, что, когда она спустилась в гостиную, бабушка и маркиз уже ждали ее внизу.

— Я надеялся увидеть кое-кого из старых слуг, которые были здесь в моем детстве, — промолвил маркиз. — Например, Дюбака. Он учил меня ездить верхом. Должно быть, он уже ушел на покой?

— Дюбак умер, — ответила графиня, — но надеюсь, ты помнишь Альбера, который занял его место?

— Разумеется! — воскликнул маркиз. — Я отлично его помню, а также старого Каргри, садовника. Он еще жив?

— Садовник отошел от дел, — ответила графиня, — но я уверена, он будет очень рад, если ты наведаешься в его домик у ворот.

— Непременно, — пообещал маркиз.

Затем лакей объявил, что ужин подан. Маркиз подал руку графине. Почувствовав себя никому не нужной, Йола последовала за ними. Как он может демонстративно не обращать на нее внимания, если он ее любит?

Затем одна мысль пронзила ее как молния: а что, если он так разгневан ее обманом, что она навсегда потеряла его любовь?

Йола робко посмотрела на маркиза с другого конца стола. Еще не стемнело, но шторы были задернуты, и комнату освещал огромный серебряный подсвечник, принесенный в столовую в честь прибывшего гостя. При жизни ее матери им никогда не пользовались.

Йола пристально наблюдала за маркизом, пока тот разговаривал с бабушкой. У него немного суровый вид, хотя, возможно, ей только показалось. Он восхищался всем, что его окружало, кроме нее самой.

— Отлично помню эту комнату, — произнес он. — После ее идеальной симметрии все другие столовые, которые я видел с тех пор, казались мне просто уродливыми. А картина над камином всегда была моей любимой. — Маркиз посмотрел на картину и продолжил: — Помнится, ребенком я мог часами смотреть на нее, представляя себя рыцарем, убивающим дракона, которого столь искусно изобразил Учелло.