Маргарет Лерой - Жена солдата

Она слегка покачивает головой.

— Это самое меньшее, что я могу сделать. Никогда не сомневалась, что ты примешь правильное решение, Вивьен. С двумя дочерьми на руках никогда не знаешь, что может случиться. — Потом, слегка понизив голос, она добавляет: — Может случиться, когда они придут.

— Да. Что ж…

Она наклоняется ко мне ближе, чтобы можно было говорить шепотом. Под солнечными лучами ее кожа становится более матовой и коричневой, как созревший орех. Ощущаю на своем лице тепло от ее дыхания с запахом никотина.

— Я слышала такие ужасные вещи, — говорит она. — Слышала, что они насилуют и потом распинают девушек.

— О Боже, — произношу я.

Меня окутывает ужас. Но я говорю себе, что это всего лишь байка. Энжи способна поверить всякому. Она любит поговорить о колдовстве, привидениях и проклятьях. Энжи говорит, что волосы будут расти гораздо быстрее, если стричь их, когда луна входит в фазу роста. А если чайки собираются на доме моряка, то это к смерти.

В любом случае задаюсь вопросом, разве могут такие зверства произойти здесь, среди квохчущих кур, запаха спелых помидоров и летнего ветерка, шуршащего в листве? Это невообразимо.

Наверное, Энжи видит сомнение в моих глазах.

— Тебе стоит верить мне, Вивьен. Ты права, что собираешься увезти девочек. Ведь она права, да, Фрэнк?

Оборачиваюсь. Фрэнк, муж Энжи, полуодетым стоит в дверном проеме. Его рубашка расстегнута и висит свободно. Вижу рыжеватые волосы на его груди. Никак не могла решить, нравится ли он мне. Фрэнк был здоровенным пьющим мужчиной. Иногда у Энжи появляются синяки под глазами, и я гадаю, не от его ли кулаков.

Он кивает в ответ на ее вопрос.

— Мы говорили об этом только вчера, — произносит он. — Что тебе следует приглядывать за девочками, если ты решишь остаться. Особенно за Бланш. Она выглядит уже почти как женщина. Я даже думать не хочу, что может произойти, если она будет здесь, когда они придут.

Он разглядывал Бланш, заметил изменения ее тела. Мне это неприятно.

— Это беспокоит, да, — неопределенно говорю я.

Он выходит на кухню, застегивая рубашку.

— Вивьен, я тут подумал. Если хочешь, я мог бы подбросить вас до корабля.

Чувствую прилив благодарности за его доброту. Мне становится стыдно за свою неприятную мысль.

— Спасибо огромное, это бы мне очень помогло, — говорю я.

— Пожалуйста.

Он заправляет рубашку. От него исходит слабый кисловатый запах пота.

— Есть еще кое-что… — говорю я и замолкаю. Мне неловко просить о большем, они и так делают слишком много для нас. — Не могли бы вы присмотреть еще и за Альфонсом? Я планировала его усыпить, но Милли была бы безутешна.

— Да благословит Господь ее доброе сердечко. Конечно, приглядим, — говорит Энжи. — Конечно, мы возьмем бедного Альфонса. Он составит компанию Эвелин, когда вся ее семья уедет.

— Я очень благодарна вам. Ты просто святая, Энжи. Ну, мне, пожалуй, пора…

Иду поцеловать Эвелин.

— Береги себя, — говорю я.

— И ты себя, Вивьен, — больше для формальности говорит она. Она сидит очень напряженно, словно, если она не сосредоточится, то развалится. — Передай мои слова любви девочкам.

Как будто она совсем недавно не попрощалась с ними сама. Как будто она не видела их уже несколько недель.

Похлопываю ее по руке, снова благодарю Энжи и спешу вниз по склону. Не перестаю думать о том, что она сказала про немцев.

Убеждаю себя, что она ошибается. Это просто непристойные россказни. Мы слышали, что во время Мировой войны немцы отрезали младенцам руки, но считали, что это просто страшные слухи.

Все же картинка стоит в моем воображении и никак не исчезает.

Улицы в Сент-Питер-Порте стоят притихшие. Некоторые магазины заколочены, валяется много мусора, который закручивают вихревые воздушные потоки. Небо заволокло облаками, из-за чего оно выглядит мутным, размазанным, как оконное стекло, что нуждается в чистке. День сам по себе грязный, серый, печальный.

Фрэнк оставляет нас в гавани, пожелав удачи.

Сразу становится понятно, почему улицы пусты: все люди здесь. Длинная молчаливая очередь из встревоженных островитян извивается от пристани по всей эспланаде.

Мы идем к столу, установленному прямо на тротуаре, где взволнованная женщина отмечает наши имена в списке. Ее лицо все в розовых пятнах. Она все0 время пытается смахнуть с глаз растрепанные волосы.

Встаем в очередь. Люди обливаются потом в своих шерстяных пальто. Достают носовые платки и обтирают влажную кожу.