Татьяна Корсакова - Приди в мои сны

– Евдокии покойного мужа охотничий домик. Он охотником был знатным. – В голосе Кайсы послышалось уважение. Отец Айви был знатным охотником, чем и гордился. – В городе тебе сейчас оставаться опасно, вот и решили спрятать тут, пока на ноги окончательно не станешь. Чего смотришь? Думаешь, если сейчас еле стоишь, то и дальше так будет? Не будет, Игнат, браслет на тебе, а сила его в тебе. Сейчас, когда Евдокия тебя из Нижнего мира выдернула, дело веселее пойдет. Опомниться не успеешь, как оклемаешься. Это я тебе обещаю.

– А что еще вы мне обещаете? – Федор оттолкнулся от дерева, сделал шаг и упал, но не застонал, сжал зубы с такой силой, что и воздух сквозь них проходил с трудом, не то что слова. – О чем вы все молчите? Что происходит?

– Расскажем. – Кайсы поднял его за шкирку, как кутенка, и, не слушая возражений, перекинул через плечо. – Нагулялся, хватит на сегодня.

Дверь, ведущую в охотничий домик, он распахнул пинком, Федора положил, почти швырнул, обратно на лежак, отошел к печи и снова достал свой нож. Воцарилось молчание, такое тягостное, что от него зазвенело в ушах. И голос Федора в этой гробовой тишине прозвучал громко, как ружейный выстрел:

– Где Айви?!

Кайсы вздрогнул, и лезвие ножа прочертило на ладони кровавую полосу. Август с Евдокией переглянулись.

– Она не хочет меня видеть таким? Страшится?

– Феденька, – прошептала Евдокия, и Кайсы ее не поправил, лишь отер окровавленную руку о штаны. – Феденька, многое случилось, пока тебя не было.

Он уже понял, что случилось многое, увидел в их глазах, во взглядах растерянно-виноватых. Теперь он хотел знать правду, хотел знать, бросила ли его Айви.

– Федя, – Евдокия присела перед ним, попыталась погладить по волосам, но он дернулся, стряхивая ее руку. – Я не знаю, как…

– Скажи ему правду, – подал голос Кайсы. – Он не такой хиляк, каким кажется.

Вот только сам Кайсы в этот момент вдруг показался Федору стариком, едва ли не старше Акима Петровича. Поблекла его лихая, дикая красота, а взгляд, который он вперил в Федора, сделался тусклым, неживым, и Федор перестал дышать, а обожженные руки враз сковало не болью, а нестерпимым холодом.

– Айви больше нет, – сказал Кайсы, и щека его дернулась.

– Как… нет? – Он не желал такое слышать и понимать отказывался.

– Нет. Из этого мира моя дочь ушла. Уже давно, больше пяти лет назад. – Его зрачки сощурились, сделались по-кошачьи узкими. И сам он в этот момент был похож на кота, дикого лесного хищника, смертельно опасного. – А ты ведь ничего не почувствовал? – Тонкие губы Кайсы скривились в горькой улыбке. – Не почувствовал ее муку за своими страданиями? Вот и я не почувствовал… И кто мы с тобой после этого? Имеем ли право называться отцом и мужем?

– Нет! – Федор замотал головой. Кайсы не понимал, говорил не то, потому что не знал, что Федор видел Айви в Нижнем мире. Пусть не человеком, а ласточкой, но видел! И перышко она ему подарила.

Перышко… стало вдруг очень важно найти его, вернуть себе, сжать в руке, почувствовать его шелковую прохладу.

– Где оно? – Федор уже не говорил, он кричал, и от крика его вздрагивал огонек стоящей на столе свечи.

– Что, Феденька? – спросила Евдокия.

– Перышко. В моих вещах… было. Кайсы, где мои вещи?

– Все здесь. – Евдокия суетливо достала из-под лежака его котомку, и Федор, не обращая внимания на боль в пальцах, принялся искать в ней то единственное, что имело для него значение. Нашел, сжал в ладони, прижал к щеке, успокаиваясь от этого ласкового прикосновения. Они просто не знают, не понимают, что его ласточка жива!

– Ты ее видел? – спросила Евдокия шепотом, и взгляд ее сделался еще более страдальческим, чем был до того. – Видел в Нижнем мире?

Он кивнул, не в силах сказать больше ни слова.

– Человеком? – А теперь в голосе Евдокии слышалась надежда, и в Федоровы руки она вцепилась, не опасаясь причинить ему боль. – Феденька, ты видел ее человеком? Разговаривал с ней?

– Нет. – Холод, сковавший тело, прошел, переплавился в уверенность, что случилось что-то непоправимое, что-то такое, с чем ему никогда не справиться. – Я не видел ее человеком и не разговаривал. Но я ее чувствовал! – Он снова сорвался на крик. – Она касалась меня крылом. Она подарила мне вот это! – Он разжал пальцы, чтобы все увидели лежащее на окровавленных бинтах ласточкино перо. – Смотрите! Видите? А вы говорите мне, что ее нет…

– В этом мире нет. – Кайсы сунул нож за голенище сапога. Лицо его сделалось привычно невозмутимым. – И в Нижнем, стало быть, тоже нет.