Вера Крыжановская-Рочестер: Месть еврея

– Мне тоже не хочется оставлять тебя. Так ты измучен и расстроен, – сказала с тревогой Валерия. – Пойдем ко мне, Гуго. Вдали от этого грустного места ты отдохнешь немного душой, и мы поговорим на свободе.

– Конечно, моя Валерия, я с радостью принимаю твое приглашение, но, в свою очередь, боюсь поразить твою прислугу своим появлением в неурочный час.

– Никто тебя не увидит, кроме преданной Элизы, от которой я ничего не скрою. А, впрочем, не все ли равно? Завтра все узнают, что ты мой жених.

Вельден взял шляпу, поднял письмо Рауля и подал руку княгине. Они молча прошли большую залу, ибо грусть примешивалась к их счастью, смыкала уста, и сошли с террасы. Тут Гуго остановился, и пожимая руку спутнице, сказал, указывая на фонтан и окружающие цветы:

– Помнишь, твое первое посещение?

– Злой, я была слепа тогда, – краснея, ответила Валерия. – А разве я не искупила мою вину, отдавая сегодня мою свободу, которую так неучтиво требовали тогда?

Никем не замеченные, вошли они в будуар Валерии, где Элиза, гордая и счастливая, что ей первой сообщили радостную весть, подала им ужин.

Очутившись одни, сидя на маленьком диване, они в задушевной беседе обрели успокоение.

– Отчего земное счастье никогда не бывает полным, – сказал со вздохом Гуго. – И за наше счастье мы платим смертью двух невинных существ. Мне так хотелось сдержать данное князю слово и сделать из них образцовых людей. Их кончина бросает тень на лучезарное счастье, которым полна душа моя.

В унынии он опустил голову. Валерия пожала ему руку и вышла из будуара. Через минуту она вернулась с сияющим маленьким Раулем на руках – это был живой портрет Рауля и Эгона.

– Вот, – горячо сказала она, – я принесла тебе второго Эгона; люби его, как любил того. У него нет отца, и он нуждается в руководителе твердом и любящем, который сделал бы из него честного и полезного для общества человека.

Взволнованный Гуго наклонился над прелестным мальчуганом, поцеловал его алые губки и густые русые кудри, падающие на плечи. Затем он обернулся и, найдя глазами портрет Рауля, поклялся в душе быть преданным отцом его сыну и любить его, как собственного.

Шесть недель спустя после описанных происшествий небольшое общество собралось в зале графа Маркоша, празднуя в самом тесном кругу свадьбу Гуго с Валерией.

По желанию жениха и невесты, венчание совершил отец фон Роте в маленькой церкви своего прихода и лишь в присутствии необходимых свидетелей, затем у графа состоялся семейный обед, оживленный задушевной веселостью.

Теперь все собрались в салоне, готовясь проводить молодых в их дом, куда заблаговременно был перевезен маленький Рауль с няней.

Граф предлагал взять ребенка на шесть недель к себе, чтобы дать им возможность совершить свадебное путешествие вдвоем, но Вельден наотрез отказался от этого предложения, объявив, что они ни на один день не расстанутся с ребенком Рауля.

Пока Антуанетта прощалась с подругой, Рудольф подошел к Гуго и сказал, смеясь:

– До завтра, Гуго! Должно быть, звездами предначертано быть тебе моим зятем. Пойми мы это раньше, скольких передряг можно было избежать.

– Утешаю себя мыслью, что теперь ты принимаешь меня с меньшим отвращением, чем десять лет тому назад, – ответил, улыбаясь, Вельден.

– Это правда! Теперь я более знаю и уважаю тебя. Я пришел к убеждению, что ты прямо создан для счастья Валерии. К тому же, пора мальчику попасть в мужские руки, так как милая сестра способна воспитать его как настоящего разбойника.

Валерия изъявила желание, чтобы муж ее ничего не изменял в комнатах, которые он в былое время для нее приготовил и так тщательно сохранил.

И Гуго оставил все в том же виде, лишь освежил то, что пострадало от времени. С понятным волнением ввел Вельден свою молодую жену в эти комнаты, где он провел тяжелые минуты и оплакивал навсегда утраченное счастье.

– Давно, божество мое, все ждало тебя тут! И дай тебе Бог чувствовать себя здесь счастливой.

С умилением окинула взглядом Валерия прелестный будуар. Обтянутый голубыми с серебром атласными обоями, хорошо освещенный, он, действительно казался приютом феи.

Попутно она заметила две большие картины в золоченых рамах, поставленные на мольберты. Одна из них была ее портретом, когда она была молодой девушкой, а другая изображала Самсона и Далилу.

– Фи, ты сохранил эту противную картину, – проговорила она, надув губки.

– Конечно, – отвечал Гуго, – и подношу ее тебе как первый подарок. Ты не можешь не сознаться, что покорила меня полнее, чем Далила Самсона. Так сердце мое и осталось у тебя в плену.