Кейт Мортон - Дочь часовых дел мастера

Элоди изучила их еще в детстве, и с тех пор они неизгладимо запечатлелись в ее мозгу: стоило закрыть глаза, и они вставали перед ее внутренним взором так ясно, словно их нанесли химическим карандашом на внутреннюю поверхность век. Ее мать в разные моменты исполнения, сосредоточенность подчеркивает тонкую лепку лица: высокие скулы; сконцентрированный взгляд; умные, выразительные пальцы на струнах, которые блестят на свету.

– Пудинг будешь?

Отец уже вынул из холодильника дрожащую клубничную пирамидку, и Элоди вдруг заметила, как он постарел в сравнении с изображениями матери, с ее молодостью и красотой, вечно неизменными в его памяти, как насекомое в янтаре.

Погода была хорошая, они взяли вино, десерт и вышли на открытую террасу на крыше, откуда была видна лужайка перед домом. Три брата играли в фрисби, причем самый младший бегал по зеленой траве между двумя старшими, а неподалеку сидели двое взрослых и что-то тихо обсуждали, едва не соприкасаясь головами.

Жаркие летние сумерки навевали дрему, и Элоди хотелось, чтобы это никогда не кончалось. Тем не менее после нескольких мгновений дружеского молчания, в котором она и ее отец были большими специалистами, она рискнула:

– А знаешь, о чем я на днях думала?

– О чем же? – На подбородке у него сидела капля крема.

– Вспоминала сказку, которую мне рассказывали на ночь в детстве. Про реку и про дом с флюгером в виде луны и солнца, помнишь?

Он засмеялся – тихим, удивленным смехом:

– Надо же! Да, ты мне напомнила. Ты так ее любила. Давненько я о ней не думал. Признаться, раньше я сомневался, стоит ли ее рассказывать тебе на ночь, уж слишком она была жуткая, но твоя мать считала, что дети гораздо смелее, чем принято полагать. Она говорила, что детство само по себе – пугающее время жизни и что страшилки ослабляют чувство одиночества. И похоже, ты была с ней согласна: каждый раз, когда она уезжала в турне и приходил мой черед читать тебе книжки на ночь, ты начинала капризничать. Помню, иногда я из-за этого прямо-таки впадал в уныние. Ты прятала книжки под кровать, чтобы я не нашел, а вместо них требовала рассказ о лесной поляне, чащобе вокруг и волшебном доме на берегу реки.

Элоди улыбнулась.

– Но, как бы я ни старался, тебе все не нравилось. Ты топала ногами и кричала: «Не так!» и «Не то!».

– О боже.

– Это была не твоя вина. Просто твоя мать была великолепной рассказчицей.

Тут отец погрузился в меланхолию, но Элоди, которая обычно старалась в таких случаях помолчать и дать ему побыть наедине с горем, сегодня робко продолжила:

– Папа, я тут подумала: а что, если это все же история из какой-то книжки?

– Если бы!.. Тогда я не потратил бы столько времени в бесплодных попытках утешить мое безутешное дитя. Увы, это все вымысел, семейная история. Помню, твоя мать как-то сказала, что услышала ее впервые еще в детстве.

– Я тоже так считала, но, может быть, она по молодости лет неправильно что-то поняла? Может быть, тот, кто рассказал ей эту историю, сам вычитал ее в книжке? Знаешь, в старом таком викторианском томе, с картинками?

– Что ж, может быть, и так. – Отец нахмурился. – С чего ты вдруг завела об этом речь?

Внезапно занервничав, Элоди дрожащими пальцами вытянула из сумки альбом и передала его отцу, открыв на странице с домом:

– Я нашла это сегодня на работе, в коробке.

– Какое очарование… рисовал явно большой мастер… такая тонкая работа…

Полюбовавшись рисунком еще немного, он нерешительно глянул на Элоди.

– Папа, разве ты не видишь? Это же дом из сказки. Здесь нарисован тот самый дом.

Его взгляд вернулся к наброску.

– Да, здесь какой-то дом. И река.

– И темный лес, и флюгер с луной и солнцем.

– Да, но… дорогая, на свете наверняка есть десятки домов, которые подойдут под это описание.

– С такой точностью? Не верю, папа. Это именно тот самый дом. Все детали совпадают. Больше того, художник уловил даже атмосферу, такую же, как в сказке. Разве ты не чувствуешь?

Элоди вдруг захотелось защитить свою вещь, и она забрала альбом из рук отца. Она не могла сказать ему больше того, что уже сказала, не могла объяснить, как этот набросок оказался у нее на работе, какое отношение он имел к архивам, что он значил для нее лично. Зато она была твердо уверена в одном: это дом из той самой сказки, которую в детстве рассказывала мать.

– Прости меня, дорогая.

– За что мне тебя прощать?

Элоди почувствовала, как подступающие слезы жалят глаза. Этого еще не хватало! Плакать, как маленькая, из-за какой-то сказки. Она стала судорожно подыскивать новую тему для разговора, не важно какую, лишь бы другую.