Евгения Марлитт - Наследница. Служанка арендатора

– Ах, господин Гельвиг, – сказал верный слуга, – как хорошо, что вы купили билет! На бедную женщину жалко смотреть, хоть ее муж и нечестным трудом добывает себе хлеб… Ну да ему здесь не посчастливится, помяните мое слово!

– Почему же, Генрих?

– Потому что наша лошадь пристала к их повозке, когда они въезжали в город. Это не к добру – ведь лошадь прибежала с места несчастного случая.

Не получив ответа, Генрих вышел, качая головой.

Зал ратуши был уже полон зрителей, а по лестнице все еще поднимались новые. Генрих тоже был в толпе и усердно работал локтями.

– Боже, если бы барыня узнала, вот была бы гроза! Барину завтра же пришлось бы идти к исповеди, – шептал он своему соседу, показывая на Гельвига, сидевшего со своим другом, доктором Бёмом, у боковой стены зала.

Программа обещала разные чудеса, а в конце ее было написано следующее:

«Шесть солдат выстрелят в госпожу Орловскую из заряженных ружей, но она одним взмахом меча рассечет в воздухе все шесть пуль».

Жители городка Х. и собрались главным образом для того, чтобы посмотреть это чудо. Все было забыто, когда на эстраде появились шестеро солдат под командой унтер-офицера – публика заволновалась, потом настала мертвая тишина.

Фокусник подошел к столу, чтобы на виду у публики проверить патроны. Он стучал молотком по каждой пуле, чтобы зрители убедились в их неподдельности, затем роздал солдатам патроны и велел заряжать ружья.

Из-за ширмы вышла его жена и стала напротив солдат. Левая рука ее была прикрыта щитом, а в правой она держала меч. Белая одежда спускалась на пол широкими складками, грудь была скрыта сияющей кирасой.

Золотистые ресницы не дрогнули, когда в мертвой тишине зала раздалась последняя команда. Послышался залп – меч со свистом рассек воздух, и половинки пуль попадали на пол.

Еще одно мгновенье была видна высокая стройная фигура фокусницы, пороховой дым скрывал черты ее лица, и вдруг она покачнулась, щит и меч со звоном упали на пол, и с криком «Боже, я ранена!» женщина упала на руки подбежавшего мужа. Он унес ее за ширму и как безумный бросился к солдатам. Им было заранее приказано, заряжая ружья, вынуть пули, раскусить их пополам и держать во рту, чтобы выплюнуть эти половинки тотчас после залпа – в этом, собственно, и состоял весь фокус. Но один из солдат, неловкий крестьянский парень, совершенно смутился при виде такого количества людей и забыл исполнить приказ: его пуля и поразила несчастную женщину.

В зале произошло смятение. Некоторые дамы упали в обморок, послышались голоса, зовущие доктора. Но доктор Бём давно уже был за ширмой у раненой. Он вышел оттуда бледный и тихо сказал Гельвигу:

– Спасенья нет. Она умирает…

Через час жена фокусника лежала на постели в гостинице «Лев». Ее вынесли из зала на диване, и Генрих помогал нести.

– Ну что, господин Гельвиг, разве я был не прав? – спросил он, проходя мимо своего барина, и две крупные слезы покатились по его щекам.

Бедная женщина тихо лежала с закрытыми глазами. Распущенные золотистые локоны спускались с постели на темный ковер. У постели стоял на коленях фокусник, и рука раненой покоилась на его голове.

– Фея спит? – еле слышно прошептала молодая женщина, с трудом открывая глаза.

– Да, – ответил муж, – дочь хозяина взяла ее к себе в комнату. Нашей дочурке там хорошо… Мета, жизнь моя!

Несчастная подняла на мужа страдальческий взгляд.

– Яско, я умираю!

– Мета, Мета, не уходи от меня! – воскликнул он вне себя. – Ты – единственный свет на моем темном пути! Как я буду жить, когда не будет охраняющих меня глаз и сердца, полного невыразимой любви? Как я буду жить без твоего волшебного голоса, без твоей небесной улыбки? Как мне жить с сознанием, что я увлек тебя за собой и сделал несчастной? Боже, Боже!

Он тихо заплакал.

– Я хочу искупить свою вину перед тобой, Мета. Я буду честно работать для тебя в поте лица, киркой и заступом. Мы тихо и мирно поселимся в каком-нибудь глухом уголке… Мета, останься со мной, мы начнем новую жизнь!

Страдальческая улыбка мелькнула на лице умирающей.

– Яско, успокойся, будь мужествен! – прошептала она. – Ты несправедлив к самому себе… Я не была несчастна… я была так любима, и эти годы любви и счастья стоят целой жизни… Я знала, что отдаю свою руку фокуснику, и спокойно ушла с тобой из родного дома, отрекшегося от меня из-за этой любви. Если мое счастье иногда и омрачалось, то в этом виновата я сама – я не рассчитала своих сил и малодушно страдала от твоего жалкого положения… Яско, – продолжала она еще тише, – забота о Фее мучит меня…