Адриенна Бассо: Опьяненный страстью

– Ты, верно, шутишь?

Картер с унылым видом резко подался вперед.

– Он это отрицает.

– Роллингсон?

– Нет, герцог. – «В самом деле, неужели это так трудно понять?»

Бентон широко раскрыл глаза от удивления.

– Честно говоря, не думал, что старик на это способен.

– Я тоже. И тем не менее… – Картер осекся и с тоской уставился в свой уже опустевший бокал.

– Ну ладно, если бы я узнал, что у меня родился внебрачный ребенок, в особенности сын, я бы сделал все, что в моих силах, чтобы помочь бедняге. – Бентон налил себе еще бренди, проливая больше на стол, чем в бокал. – И думаю, что герцог сделал бы то же самое, законный это ребенок или нет.

Картер согласно кивнул. Хотя мысль о том, что отец изменял матери, была слишком горька, он был согласен с другом, что герцог никогда не стал бы уклоняться от ответственности. Если бы Роллингсон был его сыном, герцог непременно позаботился бы о нем.

– Роллингсон утверждает, что у него есть доказательство отцовства герцога, – сказал Картер. Он потянулся за своим бренди и увидел перед собой не один, а два расплывающихся бокала. Боже, да он чертовски пьян!

Бентон вздернул бровь и посмотрел на друга из-под полуопущенных ресниц.

– Какой же это документ мог бы доказать подобное?

– Представления не имею. – Картер нахмурился и оставил попытки поднять свой бокал. Один из бокалов. – Думаешь, Роллингсон блефует?

– Должно быть, – ответил Бентон авторитетным тоном, хотя и не вполне внятно. – Ты должен встретиться с майором лицом к лицу.

– Я пытался. Вот где я был, когда столкнулся с тобой. На квартире Роллингсона. – Картер закрыл глаза. – Но его не оказалось дома.

– Вернемся туда сейчас. Я пойду с тобой.

Картер почувствовал, как в душе поднимается теплая волна благодарности. Черт побери, Бентон такой замечательный друг. Чертовски жаль, что на самом деле они не братья.

– Я слишком пьян. И ты тоже.

Бентон резко качнулся вперед, затем поднял руку, подзывая трактирную служанку.

– Кофе, дорогуша. И как можно крепче.

Некоторое время спустя друзья уже достаточно протрезвели. Тем не менее Картер благоразумно решил встречу с Роллингсоном отложить. По настоянию виконта он с грехом пополам взобрался в карету Бентона. Заспанный лакей отворил Картеру парадную дверь, не выказав ни малейшей реакции по поводу его возвращения домой в столь ранний час утра. С извиняющейся улыбкой Картер отдал молодому парню шляпу и пальто и отослал его.

У себя в спальне Картер обнаружил своего камердинера, прикорнувшего в кресле. Отказавшись от его услуг, Картер отправил бурно протестовавшего Дансфорда в постель. Оставшись один, Картер разделся до рубашки и бриджей. Подойдя к умывальнику, налил в фарфоровый таз холодной воды и погрузил в него голову. Это возымело желаемый эффект, значительно взбодрив его. И к тому времени, когда насухо вытерся полотенцем, он уже чувствовал себя относительно трезвым.

Как был босиком, он пересек комнату, прошел через смежную гостиную и вошел в спальню Доротеи. По ее ровному спокойному дыханию он понял, что жена спит. Не в силах противостоять желанию увидеть ее, он приблизился к кровати.

Некоторое время Картер просто смотрел на жену. Слабый свет единственной свечи придавал теплый янтарный оттенок ее кремовой коже. Прядь золотистых волос выбилась из косы и свободно разметалась по подушке.

Соблазненный этим зрелищем, он протянул руку и собрал в горсть шелковистые волосы. Поднеся их к лицу, потерся щекой об их восхитительную мягкость. Знакомый запах, присущий одной лишь Доротее, наполнил его ноздри, проникая в душу.

Внезапно сердце сжалось. Он не мог выразить словами чувства, которые сейчас испытывал, не мог объяснить себе, что она для него значила. Она была его женой, но в то же время и кем-то гораздо большим. Она была его товарищем, соратницей, верной помощницей.

Картер полностью полагался на жену, доверял ей, восхищался ею, как никем другим. Он попытался вспомнить, когда впервые осознание этого зародилось в его мозгу. И решил, что это случилось не в какой-то определенный момент, а постепенно, складывалось из множества мелких случайностей, закрепивших ее место в его сердце.

После их недолгого пребывания в Рейвнзвуде он вернулся в Лондон с твердым намерением продолжать прежнюю вольготную жизнь, будто ничего в его жизни не изменилось, будто жена не привнесла в его существование никаких перемен. Он сознательно не допускал ее в свою жизнь, потому что считал сохранение дистанции необходимым условием успешного брака. В особенности когда ее чувства к нему оказались такими глубокими.