Клэр Делакруа - Желание миледи

– Значит, леди была права: кто-то открыл захватчикам ворота.

Сеймур холодно улыбнулся и пожал плечами.

– Теперь это уже неважно.

Ив с запозданием заметил, что Габриэллы нигде не видно, и вопросительно взглянул на Леона. Рыцарь виновато потупился.

– Леди осталась в замке, – с ехидной улыбкой сообщил Сеймур. – Дело в том, что Филипп пал жертвой ее чар.

В эту минуту Ив поклялся, что убьет Сеймура.

– Ты принес клятву верности сначала Мишелю де Перрико, а потом мне, – заговорил он, с трудом сдерживая гнев. – Как ты посмел нарушить ее?

Сеймур усмехнулся.

– Клятвы – всего-навсего пустой звук, шевалье, и если ты веришь им, значит, ты просто глуп. Видишь, куда завело тебя благородство?

Очевидно, сам Сеймур верил лишь в силу звонкого металла. С упавшим сердцем рыцарь оглядел сожженный лагерь. Что стало с женщинами и детьми, жившими здесь? Они наверняка погибли – только потому, что он допустил ошибку! А его верные воины? Неужели те, кто остались живы, снова в опасности?

Словно угадав его мысли, Сеймур расхохотался.

– Твоим товарищам был оказан радушный прием, – издевательски объяснил он, и Ив возненавидел себя – за то, что так легко поверил этому мерзавцу.

– Ты хотел видеть меня? Я здесь, – произнес он, – Отпусти остальных. Сеймур покачал головой.

– Отсюда уйдут только те, кто принесет присягу Филиппу де Тревэну. Таков приказ.

Ив с трудом сдерживал ярость.

– Это ты поджег лагерь? – спросил он. Сеймур довольно кивнул.

– Так приказал мой господин. – Сеймур взвесил меч на ладони и окинул рыцаря оценивающим взглядом. – А еще, Ив де Сен-Ру, мне было велено умертвить тебя до рассвета.

Ив выхватил меч, дрожа от нетерпения.

– Боюсь, Филиппу де Тревэну ты будешь предан так же, как и мне, – издевательски произнес он.

Наемник захохотал.

– Сейчас увидим. – Он взмахнул мечом и шагнул навстречу Иву. – Защищайся, шевалье!

В зале замка Перрико не было ни души, на столах остались брошенные впопыхах объедки. Огонь в очаге давно угас. Отсюда детский плач слышался гораздо отчетливее. Габриэлла опасливо огляделась. Даже собаки куда-то разбежались. Бесшумно ступая, она прокралась в жилые покои, стараясь держаться в тени.

Путь освещало колеблющееся пламя свечей. Звуки рыданий доносились из-за закрытой двери в глубине комнаты. Она понимала, что Филипп задумал еще одну ловушку и не ошибся, сделав приманкой Томаса.

Еще раз оглядевшись, Габриэлла метнулась к двери – заперта на тяжелый дубовый засов. Едва она коснулась его, плач утих. Должно быть, Томас услышал ее шаги. Сердце Габриэллы обливалось кровью, но она не осмеливалась позвать сына и успокоить его.

Сделав нечеловеческое усилие, Габриэлла приподняла засов и распахнула дверь. Вбежав в комнату, она сразу увидела мальчика, сидящего у окна, на том самом месте, где она надеялась найти его. Томас съежился, вжался спиной в стену, словно стараясь стать меньше и незаметнее.

В комнате не было свечей, ее освещал только свет луны, проникающий в узкое окно. Волосы малыша казались серебристыми. Жаровни исчезли, каменные стены источали холод. Эта темница ничем не напоминала прежнюю уютную и теплую комнату.

Томас боязливо поглядывал на Габриэллу.

Она вдруг с отчаянием поняла, что сын может не вспомнить ее. В его возрасте шесть месяцев – целая вечность. Она изнывала от желания обнять сына, убедиться, что он невредим, заглянуть в темные глаза, утешить и ободрить его. Но еще сильнее она боялась напугать ребенка.

– Томас! – прошептала Габриэлла. – Это я, твоя мама.

Мальчик молчал, поднеся кулачок к лицу и посасывая палец, как он делал в трудные минуты.

– Мама? – наконец недоверчиво переспросил он и приподнялся.

Глядя ребенку в глаза, Габриэлла подошла поближе. Сколько страданий ему пришлось вынести!

– Я пришла за тобой, – продолжала она приглушенным, успокаивающим голосом. – Прости, что не смогла прийти раньше.

По полу пролегала дорожка лунного света. Габриэлла случайно шагнула в нее, Томас присмотрелся и радостно вскрикнул:

– Мама!

Он бросился навстречу, широко раскинув руки. Она подхватила его и прижала к себе. Уткнувшись лицом в грудь Габриэллы, мальчик крепко обвил ручонками ее шею.

– Мама! – прошептал он и расплакался.

Бессвязно бормоча слова утешения, Габриэлла принялась покачивать его на руках, мимоходом отмечая, что малыш подрос и стал тяжелее. По ее щекам катились слезы. Подойдя к окну, она села и усадила на колени Томаса. Он был невредим, заметно похудел, вырос. Тонкие ручки торчали из рукавов. Она оглядела мальчика и, заметив грязь за ушами, огорченно прищелкнула языком, как делала прежде. Томас впервые улыбнулся сквозь слезы, его влажные ресницы слиплись и поблескивали в лунном свете.