Уинстон Грэм - Затмение

— Слышу.

— А рядом на полях другим почерком написано: «Крещена третьего сентября». Так что, старушенция, в следующий понедельник тебе будет только девяносто восемь.

Агата сидела совершенно неподвижно. Черный кот, не подозревающий о ее смятении, посмотрел на нее, зевнул и попытался устроиться рядом. Джордж повернулся, отнес книгу к столу у окна, вернулся обратно и посмотрел на свою жертву. Он годами мечтал отомстить этой старухе. Всё произошло слишком давно, никто уже не помнил причин этой вражды, было ли это взаимное неприятие с самого начала или кто-то кого-то обидел. Но сейчас уже слишком поздно это исправлять, слишком поздно для того, чтобы забыть обо всем и закопать топор войны.

— Ты слышишь меня? Я иду вниз приказать, чтобы всем, кто принял твое приглашение, отослали письма. В них будет написано, что ты ошиблась в своем возрасте, и новые приглашения вышлют через два года.

— Ты не посмеешь! Элизабет никогда, никогда не позволит тебе! Не позволит! Не позволит!

— Она не сможет меня остановить. Я хозяин в этом доме, и хотя разрешил бы провести этот праздник здесь, но не собираюсь участвовать в вопиющем обмане. Тебе девяносто семь, старушенция. В понедельник будет девяносто восемь. Поживи еще пару лет, и можешь снова приглашать своих друзей.

Ты пытаешься контролировать свои чувства. Вся железная дисциплина и накопленная с годами стойкость подсказывают, как поступить: закрыть глаза, глубоко дышать, выкинуть из головы злобу и помнить только о выживании. Как много раз это уже помогало в будничных проблемах! Громкие перебранки и ссоры были лишь поверхностными бурями, не волновали по-настоящему, глубоко. Ты научилась это делать... Но иногда дисциплина не помогает. Бешеная ярость вскипает и вырывается наружу через все преграды, и ты становишься беззащитной против навалившихся чувств, которые сметают тебя и могут уничтожить.

И сам Господь тут не поможет.

Джордж направился к двери.

— Стой! — сказала Агата.

Джордж вежливо повернулся. Он никак не проявлял ликование, которое, должно быть, чувствовал. Будет ли она умолять? Унизится ли до мольбы?

— Всё подготовлено, — сказала она. — Мое платье. Всё остальное. И на кухне. Провизия заказана.

Она замолчала и попыталась восстановить дыхание. Но не смогла. Весь воздух словно вышел из легких.

— Какая жалость, — ответил Джордж. — Придется готовить всё сначала.

Агата выдохнула, сглотнула и успела вдохнуть немного воздуха.

— Пришли ко мне Элизабет. Попроси Элизабет прийти... Мне исполнится сто лет. Я знаю. Знаю. Я считала. Как я могла ошибиться?

— Но ты ошиблась, старушенция, и празднества не будет. Его легко отменить. И открой окно пошире. Такой чудесный день, а здесь воняет.

Джордж опять направился к двери.

— Стой! Я не проживу еще два года. Ты это понимаешь. Кто узнает, если ты промолчишь? Я ни за что не протяну еще два года. Я больше не буду тебя сердить, Джордж. Я так долго этого ждала. А? А? Я не буду больше тебя сердить, Джордж. Ну что тебе стоит? Что тебе стоит? Я напишу новое завещание... Оставлю тебе все свои деньги в облигациях. Больше о них никто не знает.

— Мне не нужны твои деньги, старушенция! — Джордж снова вернулся, с книгой под мышкой. — Ни твоя благосклонность. Теперь мне тебя даже жаль, но ты сгниешь в этой комнате, прежде чем я устрою фальшивый праздник.

И тогда ненависть полыхнула с обеих сторон, и в этом обычно холодном, сдержанном и горделивом мужчине, и в обломках человеческого существа, едва дышащего на кровати. По ее щекам текли слезы, но теперь не просто из-за слезящихся глаз.

— Если ты так со мной поступишь, — сказала Агата, брызжа слюной и задыхаясь, — ты сам сгниешь, это уж точно. Да, вместе с нелепым папашей, дядей-стервятником и своей... своей тупой жирной мамашей и сыном-калекой. Малютка Валентин! Родился во время лунного затмения и уже калека! Черви начнут его глодать еще до того, как он покинет этот мир! Не сомневаюсь! Родился во время затмения! Последний из Уорлегганов!

Хотя ее дни подходили к концу, тетушка Агата была достаточно проницательна, чтобы понять, насколько этот ничтожный выпад задел Джорджа. Пусть она проиграла, но будет бороться до конца. Этот выпад показал направление. Осталось сделать последний выстрел.

— Последний из Уорлегганов, Джордж! Да и Уорлегган ли он?

Джордж подошел к двери и обернулся, чтобы взглянуть на Агату, ничтожную, вонючую и дрожащую старуху. Зрелище было жалкое: она скрючилась и тяжело дышала, губы посинели, хотя кровь прилила к щекам, глаза похожи на щели, губы дрожат, чтобы напоследок еще раз крикнуть, укусить, впрыснуть в него яд.