Жюльетта Бенцони: Фиора и король Франции

— Откровенно говоря, да.

— Но почему?

— Но ведь ты же вышла замуж за мессира де Селонже! Ты забываешь, что твой сын — это и его сын, что в его стране его имя известно, даже если это имя человека, заплатившего за свою жизнь на эшафоте. Тебе не удастся сделать из него флорентийского буржуа.

— Тогда какая же ждет его трагедия?

— Сейчас об этом говорить бессмысленно, но однажды он поймет это. Повзрослев, Филипп начнет задавать тебе вопросы, на которые надо будет отвечать. И может, кто знает, он выберет опасную жизнь воина, как и его отец, вместо спокойной жизни, которую ты для него мечтаешь создать, но в которой ему не найдется места. Твои корни были вырваны, и ты по себе знаешь, как это больно. Не делай так, чтобы у твоего ребенка была бы такая же жизнь. Воспитай его в любви и в памяти о твоем супруге, — наставительно сказала Кьяра.

— А разве я не смогу этого сделать, если останусь с Лоренцо? — спросила Фьора.

— Может быть, у тебя и получится, но я считаю, что ты должна расстаться с Лоренцо. Наверное, тебе мои слова покажутся странными, — добавила Кьяра с улыбкой, — но если бы у меня был ребенок, я бы пошла на любые лишения ради него и вынесла бы их с радостью.

Не говоря ни слова, Фьора обняла свою подругу и поцеловала ее, скрывая слезы.

— Не плачь, дорогая моя! — сказала Кьяра. — Я уверена, что ты еще будешь счастлива! А теперь спать! Уже скоро светает.

Они проснулись от страшного крика. Кричала Коломба.

Прямо босиком, в ночных рубашках, подруги бросились к открытой входной двери. Перед дверью лежала Коломба. Служанка похлопывала ее по щеке, слуга вопил благим матом, а молодой элегантный человек кричал вместе с Людовико Альбицци, стоявшим в одном халате и с котом в руке.

Присоединившись к ним, молодые женщины увидели детей, которые убегали, таща что-то на веревке.

— Что случилось, дядюшка? — с беспокойством спросила Кьяра, увидев, что старик просто стал красным от возмущения.

— Да это все этот дьявол Джакопо Пацци. Опять он болтается по улице. Мне еще не приходилось видеть покойника, который так долго не может успокоиться.

Фьора услышала всю историю из уст самой Коломбы, которой она дала выпить глоток вина. Гувернантка Кьяры готовила завтрак, когда услышала, как на улице ватага детей распевала песню. Спустя некоторое время кто-то сильно постучал в дверь молоточком. Коломба пошла открывать и закричала, взбудоражив весь дом: привязанный колокольной цепью разложившийся труп болтался на двери, а дети, смеясь, прыгали вокруг него и кричали:

— Постучи в дверь, Джакопо! Постучи! Откройте дверь Джакопо де Пацци!

Молодой элегантный человек, проезжавший на лошади, спугнул их. Они сняли с цепи свой жуткий трофей и поволокли его дальше, но отвратительный запах остался. Фьора почувствовала, как тошнота подступает к горлу. Она побледнела. Превозмогая тошноту, Фьора сказала:

— Нельзя ли отвести донну Коломбу в дом?

А в этот момент Кьяра пыталась увести в дом своего дядюшку, который что-то кричал и оживленно жестикулировал.

— Конечно, — сказал молодой человек, взяв Коломбу под руку. — Я помогу.

Фьора поспешила на помощь молодому человеку, чтобы проводить в дом Коломбу, которая едва держалась на ногах. Он внимательно взглянул на Фьору и едва не выронил Коломбу:

— Святая мадонна! Это ты? Мне сказали, что ты вернулась, но я не мог в это поверить!

— Почему? Ты считал, что я умерла? Так было бы удобнее для твоего спокойствия?

Фьора смотрела без всякой злобы, а скорее с иронией на молодого человека, который когда-то ухаживал за ней. Лука Торнабуони был все так же красив, как и прежде, когда он добивался руки Фьоры, а может быть, стал только привлекательнее, так как эти три года разлуки добавили ему мужественности. Но Фьора отлично знала, какое малодушие скрывается за этим красивым лицом, достойным изваяния в бронзе. В тот страшный день, когда вся ее жизнь была загублена. Лука даже и не попытался прийти на помощь той, которую он, по его словам, так сильно любил. Он предпочел раствориться в толпе, как подлый трус.

— Ну что вы там медлите? — спросил Альбицци, который решил наконец войти в дом. — Возьмите себя в руки, черт побери! Вы же уроните эту бедную женщину! А вы что здесь делаете, девочки? — спросил он, обращаясь к племяннице и к Фьоре. — Я, может, и рассеянный человек, но не до такой же степени, чтобы не заметить, что вы в ночных рубашках. В рубашках! На улице! А ну домой!

Взявшись за руки, подруги пустились бежать вверх по лестнице. Лука крикнул вдогонку: