Роман Заин - Следующий день

– Однако, без сомнения, все вы слышали историю несчастного Педания Секунда, убиенного своим же рабом, из-за того, что передумал даровать ему свободу – продолжал он.

– Слышали – спокойным голосом отвечал Луций, которому очень понравился ответ толстого патриция.

– А слышали про погромы близ его дома?? Слышали про хаос, что произошел практически следом, когда рабов, составляющих его же законную собственность, повели на казнь, согласно древнему закону.

– Тоже слышали – в один голос ответили толстый патриций и Флавиан.

– Выходит дело, раз поднялся такой шум, неправильно с рабами поступили? Получается и у них есть права, а мы ими пренебрегли. Ведь, если бы все произошло по совести, то не было бы никаких столкновений, в которых, стоит признаться, участвовали не только рабы, но и прочие свободные граждане Рима, просто соболезнующие бедолагам.

– Закон, есть закон, – важно проговорил Флавиан, поднимая при этом указательный палец вверх, как бы демонстрируя этим, что это основа основ.

– Как ты считаешь Луций, правилен ли этот закон? Не устарел ли он?? Не делает ли он из нас животных?? – при этом Кандид сделал упор именно на имя юноши, чтобы каждый понял, что вопрос адресован именно ему.

– Да, я слышал про беспорядки, которые устроил народ. Слышал их доводы в защиту рабов. Все они указывали на то, что из-за одного провинившегося раба, казнить остальных нельзя. Слышал, как они демонстрировали младенцев-рабов и вопрошали в толпу, в чем же они повинны? Слышал, как выводили стариков, отдавших жизнь на служение господину, и задавали тот же самый вопрос. И да, я знаю, что им ответил на это сенат, знаю, как не хотели они соблюдать закон, и как Гай Кассии, взял на себя последнее слово, которое и стало в итоге окончательным. И если вам интересно мое мнение, то я согласен с тем, что закон должен исполняться, даже если, с первого взгляда он противоречит нормам морали.

– Ага!! Все-таки противоречит. То есть ты считаешь, что сенат поступил не по чести, соблюдая закон? То есть и ты видишь в нем мерзость, которая ложится красными пятнами на честь достойного римлянина.

При этих словах, произносимых Кандидом, Флавиана передернуло и покоробило. Разговор стал заходить в то русло, из которого можно и не выбраться чистым. Кандид открыто протестовал против случившегося, но сейчас, он еще и компрометировал сына, навязывая тому свою точку зрения, искусно маскируя её под личиной благородия. Более того, Флавиан прекрасно знал честолюбие своего сына, знал какие мысли он носит в голове, а также слышал, через слуг конечно, как сын бранил сегодняшнюю власть. Сейчас, он видел как загорелись глаза Луция, стоило тому услышать, вот так запросто, в своем доме, такие опасные, но вместе с тем близкие ему слова. Однако, ответ сына заставил его пересмотреть взгляд на характер своего ребенка.

– Нет. Я считаю, что этот закон никоим образом не пятнает чести римлянина. И справедливость своей мысли я вижу в том, что убийство римлянина, префекта города, в своем собственном доме, не может быть действием спонтанным, а есть акция продуманная, хладнокровно решенная позорным рабом. Я уверен, что кто-нибудь из рабов обязательно знал или догадывался о злых мыслях убийцы, и не сделал ничего, позволив, свершится задуманному.

– То есть, из одного негодяя, должны погибнуть несколько сот человек? – уже каким-то загадочным и расстроенным голосом проговорил Кандид, заглядывая в глаза юноши, как-то искоса.

– Я считаю, что торжество закона должно превозмогать над чувствами. Я считаю, что если бы сенат отреагировал по-другому, то очень нехорошие мысли поселились бы в головах рабов по всему миру. И напоследок, я считаю, что каждый волен распоряжаться своими рабами, как ему будет угодно. Поэтому, придя в собственный дом после прений в суде, он смог бы явить рабам свою волю, сказав им о том, что их хозяин, является обладателем прогрессивных взглядов, и если бы случись в его доме что-то подобное, наказан будет только виновный.

Пирующие и обслуживающие пир рабы, уставились на Луция. Он стоял раскрасневшийся от эмоционального возбуждения, глаза юноши светились дьявольским пламенем. В нем читалась такая уверенность и решимость, что спорить с ним сейчас, было бы делом неблагодарным, даже, если бы, он оказался тысячу раз неправ. Свою тираду он выпалил с такой уверенной твердостью, что казалось, по-другому просто не может быть. Видимо не зря Луций занимался с греком-преподавателем искусством ораторского мастерства, ибо на лицах, слушающих его, не то чтобы сомнения в правоте слов юноши не было, отсутствовал даже намек на них. Однако, к такому еще не успели привыкнуть родители Луция. Они возлегали, разинув рты и не сводя глаз со своего ребенка. До этой минуты родители не замечали в своем мальчике яростного и непреклонного Демосфена. Хотя речь его и не особо понравилась Флавиану, потому что в ней виднелись нотки нападок на Кандида, как бы вызов ему, однако, в любом случае, она была пламенна, обдуманна и патриотична. Отцу особенно доставило удовольствие, что произнес речь именно его сын. Между тем Кандид ни капли не расстроился, и не принял на свой счет никаких обидняков. Напротив, ему импонировали люди, умеющие думать и идти за своими мыслями, даже если они пересекались с мнениями остальных, пускай и более авторитетных людей. Его подкупала открытость Луция, нравилось его неподдельное стремление отстаивать свою точку зрения. Да и просто, всем своим видом и напористостью он понравился Кандиду. Поэтому расплывшись в неподдельной улыбке, он ответил: