Катерина Коновалова - Сколько стоит корона

– Что я могу? – спросил он. – Я воин, командир, если хочешь, а не придворный.

– Ты мне предан. Это ценнее всего.

Дойл махнул рукой и отвернулся: он мало надеялся на успех своей просьбы.

Пять лет спустя

Девушка была прелестна, как, – нет, он никогда бы не опустился до пошлого сравнения с лепестком розы, – как только может быть прелестна юная аристократка лет шестнадцати, с белоснежной кожей, боящейся даже холодного солнечного луча, с припухлыми розовыми губами, чуть приоткрытыми от волнения и оттого манящими, с широко распахнутыми глазами, в которых блестели не пролитые ещё слезинки. Её нежное личико обрамляли густые, заплетённые в тяжёлые косы чёрные волосы, едва прикрытые мягким капюшоном накидки из дорогого зианского льна. Затаив дыхание, девушка не отрываясь смотрела на то, как в десятке локтей внизу от неё двое мужчин пытались лишить друг друга жизни. Маленькие, затянутые в кружево пальчики мяли белый платок.

– Она очаровательна, – не то себе, не то окружающим сказал милорд Ойстер, шумно сглотнув. Сидящие рядом с ним лорды понимающе переглянулись: не оценить это сокровище было невозможно.

– Подыскиваете жену или любовницу? – негромко спросил милорд Дойл. Ойстер моментально побледнел и заискивающе улыбнулся:

– Что вы, милорд! Просто эстетствую.

Дойл скривился и снова перевёл взгляд на девушку. Пожалуй, она всё-таки была достойна сравнения с цветком, только не с розой, а с лилией: такая свежая, юная, распахнувшая миру свои лепестки, она увянет, едва твёрдая рука сорвет её. Умирая, она ещё будет дарить убийце свою красоту и нежный аромат, но вскоре поблёкнет, завянет и будет выброшена.

Дойл втянул носом воздух и отвернулся. Кто-то сорвёт нежный цветок, но не он сам. Конечно, пойдя на поводу у желания, он мог бы её получить, насладиться ею, как дорогим вином, а после забыть. Но в этот раз он не станет этого делать.

По трибунам прокатился испуганный вскрик: с глухим лязгающим звуком один из рыцарей пронзил второго, раздался хриплый кашель, и проигравший рухнул, заливая песок тёмной кровью. Победитель вскинул вверх руку с зажатым в ней мечом, и вслед за вздохом скорби раздались радостные восклицания. О мёртвом уже забыли – теперь воздавали почести живому.

«Вот так и я, – лениво, почти сонно подумал Дойл, лишь по привычке и из упрямства держа голову прямо и игнорируя тупую боль в спине и левом плече, – встречал приветствия, пока был нужен, а теперь забыт».

Он еле заметно улыбнулся: конечно, в этой мысли было много от ребяческой рисовки. Он не был забыт, отнюдь. Всюду перед ним гнули спину, с его приближением везде стихали разговоры, его взгляд карал и миловал. Пожалуй, даже венчай его чело корона, он и тогда встречал бы повсюду меньше уважения, или, скорее, подобострастной покорности, чем сейчас. Но заискивание придворных перед властным вельможей ничего не стоило в сравнении с любовью солдат к своему командиру. Да, пожалуй, этого Дойлу не хватало.

Снова затрубили горны, король поднялся со своего места и велел победителю приблизиться. Дойл отвернулся, сделав вид, что его ничуть не трогает всеобщий восторг, который вызывал потный рыцарь, с трудом стащивший с головы шлем. Эйрих запретил брату участвовать в турнирах категорически, но иногда Дойл жалел о том, что согласился на запрет.

Когда восторги улеглись, а почести были возданы, король направился обратно в замок: на сегодня состязания закончились, можно было покинуть трибуны, укрыться от неожиданно жаркого для конца лета солнца и от людских глаз. Придворные милорды расступились, позволяя Дойлу подойти к венценосному брату.

– Великолепный турнир, как вы считаете, милорд Дойл? – с улыбкой спросил король.

– Они сделали пару сносных выпадов, но бедный Грейм скончался скорее от скуки, нежели от искусного удара Талбота, – ответил Дойл.

Король улыбнулся, а следовавшая за ним свита захихикала.

– Вы остры на язык, брат, как и всегда. Впрочем, за это мы вас и любим.

– Весьма благодарен за вашу оценку, мой король. Возможно, мне стоит обзавестись шутовским нарядом, раз мои остроты так вам угодны? – Дойл недовольно поджал губы, хотя и не чувствовал себя обиженным на самом деле.

Король вздохнул и возвёл глаза к небу, после чего мягко заметил:

– Вы обидчивы, как древние боги. Не таите на меня зла за неудачный намёк.

– В моём сердце не может зародиться обиды на Ваше Величество. Моё сердце принадлежит вам, – Дойл обозначил поклон, превозмогая всё возрастающую боль в спине.