Ольга Елисеева - Лев любит Екатерину

Мужики Воскресенского завода отрядили в Оренбург Емельку Рыжикова поразведать, что там за дела. Рыжиков вернулся через день, да как ударил в набат на колокольне, да как гаркнул:

– У меня манифесты царя-батюшки Петра Федоровича!

Да как начал их наизусть тараторить, читать-то он не обучен. Только видел в низу листа императорскую печать – вроде, человек в венке – из перевернутой монеты сделана, и несумнительна ему была та бумага. Каких вам еще доказательств? Сам великий государь руку приложил!

Народ качал головами, дивился. Не далековато ли надёжа забежал? В наших-то краях царей отродясь не водилось. В это время на площадь перед приказной избой явились тринадцать человек из Каргалинских медных рудников под командой углежога Алехи Уварова. Все с ружьями, и давай палить в белый свет, как в копеечку.

– Государь под Оренбургом бьется! А вы здесь лапу сосете! Айда к нему!

И перво-наперво, конечно, в приказной избе дверь сломали. Выволокли расходчика Петра Лебедкова и надзирателя Василия Макшанцева.

– Вот вы где, ироды! Попили нашей кровушки!

Но убивать не стали, увезли с собой. Пусть царь решает, что с ними, нехристями, делать. А заводской сторож Афанасий Евдокимов успел схорониться у себя на огородах и утечь в лес. Он третьего дня по наказу расходчика ездил до Сакмарского городка «для усмотрения злодейских поступков». Усмотрел при въезде шесть виселиц. Поворотил назад и теперь точно знал, чем государь встречает лукавых холопов. Не видаться ему больше ни с Лебедковым, ни с Мокшанцевым.

Каргалинские рудокопы обшарили завод, забрали ружья, свинец, порох и четыре пушки. А, выехавши за ворота, угнали стадо из пятидесяти быков. Это сильно мужикам не понравилось, и многие, уже готовые присоединиться к злодейской шайке, повернули домой.

Однако уже на другой день прискакал на завод отряд из семидесяти башкирских конников. А с ними Рыжиков и Уваров, еще дурнее, чем вчера. И учинили настоящий разгром. Подогнали подводы, грузили пушки, порох, серебряную посуду из дома господина Твердышева и денег тысяч до тридцати.

На всем заводе нашелся один прапорщик иноверец Кулалбаев, бывший проездом в Оренбург. Вздумал было саблей махать, но его успокоили поленом по голове, потом заволокли в приказную избу и запалили с четырех углов. Нечего на рожон лезть!

После такого дела крестьяне уже побоялись оставаться в заводе, и все, сколько было, ушли с башкирами, побросав баб. Но опять же с дороги многие вернулись. Беспокойно стало хозяйство оставлять.

Не так вышло на Авзяно-Петровском у господина Демидова. Прослышав о делах в Воскресенском, отправились под Оренбург мужиков человек сорок проверить: с чего заваруха началась? На другой день они вернулись с башкирами и под предводительством восьми казаков с атаманом.

Увидав такую шайку, звонарь ударил в сполох. Да пара казаков мигом сбросила его с колокольни. Чего зря колотить? Чай, не разбойники приехали – государевы люди.

Священника отца Никадима вывели под белы руки из церкви и на паперти угостили нагайкой за чтение прихожанам манифеста блудной царицы Катерины, где надёжа именовался самозванцем. После чего атаман начал читать народу правильный манифест от Петра Федоровича. Но не дочел, махнул рукой:

– С вас довольно. Титул царский слышали? Чего еще?

И велел приказчиков, конторщиков и прочих служителей взять, заковать в железа и держать под караулом. После чего спросил мужиков, кто желает в казаки. Записавшихся к нему в шайку послал в господский дом ломать двери и ставни, брать демидовские ружья, выводить из конюшни лошадей. А что случится в комнатах ценное, подавать через окна на улицу. Потому что дом надлежит сжечь. Как и завод.

Мужики завода зажалели. Вместе с ним погорят и их халупы. Куда бабам с ребятишками под зиму идти? Но атаман успокоил:

– У батюшки-царя всего много!

Завод жечь покамест не стали, на нем еще можно пушки лить. А вот дом ободрали как липку. Тканые обои, ковры, мебелишку барскую, посуду – половину переколотили, пока кидали за окно – все ушло, будто на своих ногах, и сиротливо притулилось по курным избам промеж овец и сопливых деток.

Ружья – особая статья. Их в доме больше сотни. Барин собирал, ценил. Все разные. Есть и басурманские – персидские, турецкие – с камнями на прикладе, с костяными резными вставками, с перламутровыми и черепаховыми накладками. Другие совсем чудные – с широким стволом, а на конце раструб, как у горна. Нашлись еще такие большие, что к ним нужна особая подставка. Иные, когда стреляют, жалобно пищат, будто им, сердечным, больно.