Наталья Гончарова - Видят ли березы сны

Постучав в деревянную дверь, Анна приготовилась ждать долго, однако старый дворецкий был на удивление расторопен. Анна иронично заметила, что между ней в съехавшей на бок шляпе и дворецким с криво одетым париком есть немалое сходство. Он проводил ее в гостиную и попросил подождать. С заднего двора доносился женский смех и приглушенные мужские голоса. Присев на краешек стула обитого синим шелком с рисунком из экзотических желтых птиц и розовых фуксий, Анна наслаждалась прохладой и богатым интерьером. Как не похожа была эта гостиная, на простое убранство ее дома. Тут и мягкий персидский ковер вместо самотканых дорожек, картины и рисунки с изображением хозяйки дома и других членов семьи, развешены по стенам тогда как в ее доме были лишь скромные иконки в уголках. Тут и мягкий диван с тем же рисунком что и стулья, и горчично-желтое кресло с кистями, и кукольный столик с фарфоровыми миниатюрами. Этот мир был так не похож на ее собственный, и был так пугающе красив, что первым малодушным порывом было сорваться и сбежать пока еще не поздно. Конечно, это был не первый господский дом, который посетила Анна, но такой роскоши она не видела никогда.

Вдруг голоса стали приближаться, и пестрая шумная компания вбежала в гостиную с заднего двора. Отступать было поздно, оставалось лишь принять удар. Это были двое молодых людей и две юные прелестницы. Один из них, голубоглазый блондин, в коричневом цилиндре, хорошо скроенных полосатых брюках, приталенном бежевом сюртуке и рубашке, с вшитым пластроном, был высок и хорош собой. Его ловко подкрученные усы и пышный галстук, скрепленный, хотя и вышедшей из моды, жемчужиной булавкой, делали его настоящим щеголем, пусть и провинциальным.

Второй же напротив, был, хотя и одет слегка небрежно, но вместо вычурного галстука ворот накрахмаленной рубашки скрепляла простая лента с маленьким плоским бантом, брюки были однотонными, а сюртук темно-синим. Образ был сдержан, но вместе с тем элегантен. Он не носил ни щегольских усов, ни модной бородки, лицо его было гладко выбрито, темно-каштановые волосы, напротив, чуть длиннее, чем того позволяла мода. Тонкие черты лица, чуть квадратная челюсть, мужественная чувственно-изогнутая линия рта, глубоко посаженные глаза под прямыми густыми бровями и хищный ястребиный нос, делали его лицо красивым, но высокомерным. А с каким пренебрежением он смотрел на всех и вся.

Что касается дочерей купчихи Лаптевой, то они были чудо как хороши, в своих легких чайных платьях, в шляпках похожих на воздушный зефир, с лентами и цветами они были словно райские птицы. Тогда как Анна, в своем невзрачном платье, больше походила на воробья, минуту назад искупавшегося на дороге в песке.

Вся компания, только что щебетавшая в саду, увидев Анну, сидевшую на краешке стула, сразу замолчала и устремила на нее вопросительные взоры. Мысленно съежившись, и чувствуя, как от смущения кровь предательски заливает лицо, она встала, и уже хотела было представиться, как в комнату вплыла сама Надежда Григорьевна Лаптева, правда не одна, а со своей старой матушкой. Они были похожи как две капли воды, словно матрешки, отличающиеся друг от друга лишь размером. Но если купчиха была еще полна жизненных соков, то матушка была ее лишенной жизни копией.

Купчиха Лаптева была одна из богатейших женщин своего города, и хотя состояние сколотил ее ныне покойный муж, после его смерти, вопреки ожиданиям многих, она не только не пустила по ветру наследство, но и умудрилась его приумножить. В общем, женщиной она была хваткой, жесткой, хитрой и смекалистой, но грубоватой и малообразованной, так как сам характер ее бизнеса – торговля спиртным, высокие материи, увы, не подразумевал.

– Ах, Анна, почему же мне не доложили! Долго ли ты тут ждешь!? – драматично воскликнула купчиха, и, подойдя к ней, театрально взяла за руку, потом тут же выпустила и закричала: – Никифор! – и снова поменяв ход мысли, обратилась к веселой компании, – дети мои, познакомьтесь, это дочка моего дражайшего друга, Анна. А это мои дочери Анастасия, Мари, друг нашей семьи Анатоль Цебриков, – она с нежностью и почти материнской любовью посмотрела на блондина, – и его, стало быть, друг, а наш гость Николай Иевлев, – взгляд же устремленный на заносчивого брюнета, выражал гораздо меньшую симпатию, если не сказать обратное. Потом всплеснув руками снова воскликнула: – Никифор, ну где же чай! Ах, да Бог с ним с чаем! – И снова обратилась к компании: – Я пригласила Аннушку, составить вам компанию, помните ли вы ее батюшку, он был прекрасным учителем французского моим дочерям, и мы безмерно ему благодарны, – затем вновь, обращаясь, толи к Анне, толи в матушке, толи и вовсе к молодым людям: – французский Анастасии и Марии превосходен, даже сам француз бы не отличил! Ах, да и возьмите Матушку, Мама?! – повернувшись на сто восемьдесят градусов, чуть наклонившись к уху старушки, прокричала: – Мама-а-а-а, вы меня слышите?! Прогуляйтесь с молодыми! – Старушка же сделала вид, что ничего не видит и не слышит, тогда как цепкий колючий взгляд говорил обратное.