Эрика Легранж - Перемены неизбежны

– Я не нуждаюсь в твоем надзоре, ты унизила мистера Фиджера, чтобы отпугнуть его от меня. Ну что же, радуйся своей победе, удовлетвори тщеславие. Но запомни – если ты останешься на моем попечении, то не будешь разделять кров со мной, ты будешь жить как отшельница в деревенской глуши, и у тебя будет только одна горничная, кухарка и кучер, хотя нет, зачем он тебе, у тебя же не будет даже самой паршивой кобылы…. Я уж постараюсь, чтобы ты раскаивалась до конца своих дней…

Далее, они и вовсе разругались, и Джулия вдобавок пообещала, что назначит жалование всего двести фунтов в год вот пусть и живет на них, коль посмеет. А на Рождество будет дарить книги о том, как хорошие девушки выходят замуж за богатых принцев, а злые и противные остаются старыми девами и вяжут носки. На что Пенелопа гордо ответила:

– Носки вяжут те самые хорошие девушки, которых почему-то не берут в жены, а злые и противные с блеском выходят замуж за принцев, пишут красивые этюды, и не утруждают себя столь ненужным рукоделием.

Мать вошла в гостиную и, не разобравшись в споре двух девиц, немедленно пресекла угрозы старшей дочери, отослав ее наверх томиться в своей комнате, пока родительница не решит, можно ли ей будет спуститься к ужину:

– Вот и прекрасно, – про себя молвила Пенелопа в покоях, плюхнувшись на кушетку.

Ее комната уже давно превратилась в островок уединения в часы семейных штормов. Она позвонила: в комнату вошла молодая служанка Тесс и принялась переодевать госпожу, которая до своей размолвки с родными, намеревалась прогуляться. И пока точеные пальчики укладывали красивые светло-русые волосы в прическу, барышня подавила зевок и не один, придумывая, чем бы себя занять. Никакое полезное дело не привлекало теперь, поэтому она предалась любованию своей внешностью, созерцая себя в зеркало, что было одним из любимейших ее занятий. Ах, как же она мила и очаровательна: острый носик и маленькая родинка, слегка заметная на нем. Эти смелые милые бровки и несколько веснушек, которые скорее подчеркивают некоторую изюминку лица, нежели портят красоту. А этот лукавый огонек в светло-карих глазах, сверкающий сквозь густые ресницы и эти маленькие губки, изогнутые в ироничной усмешке?

В то время она отметила свой двадцать пятый день рождения, но о старости и зрелости девица никогда не задумывалась, полагая, что весна ее жизни вечна. Когда камеристка отошла от дамы, та встала и грациозно прошлась по комнате, наблюдая за собой в зеркале – наряд светло-бирюзового цвета хоть и простоват, но строго очерчивал фигурку и гармонировал с цветом кожи. Не было на нем ни пестрых лент, кружев, вышитых узоров, зато сидел он идеально на незамужней барышне, редко посещающей свет. Ее лицо не совсем соответствовало канонам красоты, принятым в обществе – хотя здоровый румянец и едва заметная смуглость кожи, придающая ей выразительность, отнюдь не портили естественное обаяние. Она была похожа на отца, который и любил ее больше, в то время, как мать обходила своей родительской симпатией, предпочитая младшую дочь.

«– Как может мать так разделять своих детей!? – запротестует кто-то в зрительном зале, – Девушка ведь ни в чем не виновата!

Автор замялся, нервно теребя листовки с текстом, и не зная, что сейчас надобно ответить:

– Но ведь история только начинается…»

Вся правда кроется за семью замками, в сердце горделивой Дианы Эсмондхэйл, которая не любила дочь из-за схожести с отцом. Теперь расскажу о мистере Эсмондхэйле. К превеликому разочарованию, он отсутствовал и уже изрядно давно, с тех самых пор как… как умер их старший сын Фредерик. Это страшное горе постигло их семью пять лет назад, и навеки разъединило родственный кружок. В одном родители сходились воедино – они гордились сыном. Мистер Эсмондхэйл видел в нем наследника, а мать – защитника, и когда его не стало, они не смогли этого перенести вместе, и каждый убежал от горя по-своему. Отец уехал за границу ввиду каких-то неотложных дел и ради поправления здоровья, а мать стала проводить жизнь в светских развлечениях, чтобы восполнить утрату чада пустыми интересами. А также заинтересовать этим дочерей, потому частенько она брала Джулию на светские рауты. Кроме всего прочего, в последнее время ее главной заботой стало выдать младшую дочь замуж, так как старшая наотрез отказалась когда-либо даже об этом задумываться. И все бы хорошо, но на этой почве Пенелопа еще больше поссорилась с Джулией, потому как видела жизнь совсем в ином свете. Ведь младшая мисс Эсмондхэйл рисовала будущего мужа богатым, знатным господином с пятью – шестью, а то и больше тысячами дохода, и главное – родовитого, но уж никак не простака с тысячей или двумя в год. А еще надобно, чтобы жених имел истинно аристократичные корни. И вот когда такой женишок подвернулся в лице мистера Фиджера, мать и дочь, посоветовавшись, пришли к выводу, что лучшего не сыскать – для них он был галантен и снисходителен, а еще баснословно богат. Хотя на самом деле, всего лишь напыщенный индюк, довольно глупый, слишком заносчивый, гордый, и к тому же не очень красивый; его главной целью в жизни были развлечения, и он и не собирался связывать себя хоть какими-то узами и умерять запросы. Но наивная Джулия принимала пустозвонные слова за глубокомысленные речи и поверила в сказку, которую сама же выдумала, будто родовитый сынок восхищается ею, и готов вот-вот сделать девушке предложение. Но от очевидного позора ее уберегла сестра и за это поплатилась.