Владимир Синицин - Кто же мы такие? И почему?

Отойдя от проходной, он через горку решил посмотреть на свою ремонтную мастерскую. В районе бывшего футбольного поля возвышались белые пятиэтажки, среди которых несколько выделялись дом культуры, школа и почта. Поступь светлых многоэтажек была направлена в сторону рыбозавода, приткнувшегося к самому берегу залива. Урбанистическую идиллию портили несколько недостроенных провинциальных небоскрёбов, будто кто-то разовой волей прекратил строительство будущего Города солнца. Дорога к ремонтно-механической мастерской заросла и превратилась в узенькую тропинку, по которой, похоже, мало кто ходил. Всё быстрее и быстрее, раздвигая ветки, он пробирался сквозь кусты и обомлел. Впереди гладко перепаханное чёрное пространство. Пространство это необъятно захватывало и всю видимую часть биржи вплоть до самого берега. Из всех бывших цехов нагло жужжал единственный уцелевший столярный барак с парой гробов и восьмиконечных крестов у ворот. Он повернул назад и вошёл в белый город. Перед комплексом ослепительно светлых пятиэтажек расположился небольшой торговый центр с довольно пространным, но тихим рынком. Он поднялся на пригорок и вышел на окраину. Перед ним была лесная дорога, ведущая к пионерскому лагерю. Он подошёл к старому домику, стоящему почти на опушке леса, и, машинально, приблизившись к заднему фасаду, прикоснулся к нему рукой. Рука попала в не особо глубокую нишу, откуда он вытащил истлевший клочок газеты. «Пионерская правда. 196…». Он двинул знакомой лесной дорожкой. Непонятно, подросли или нет огромные сосны. Правда, и тогда некоторые из них насчитывали больше века, но сейчас лес почему-то стал светлее. Близость невидимого моря слегка касалась губ еле уловимым вкусом беломорских ламинарий и пронизывала ярким солнечным светом достаточно густую сосновую рощу с нежно-охристой корой, которую он только мог охватить взглядом. Невдалеке на пригорке раскинулась огромная заброшенная стройка: то ли гигантского завода, то ли фешенебельного отеля. Именно с этого места открывался вид на залив, а в хорошую погоду, как сегодня, великолепно просматривалась безбрежная морская даль, не нарушаемая тихим, солнечным ветерком, скорее сознаваемым, чем ощутимым. Он постоял несколько минут и пошёл дальше, удивляясь, что помнит каждый поворот, каждое дерево, каждый пень, ничуть не изменившиеся за эти долгие годы. Лесные дали чуть высветлились, и он понял, что подходит к лагерю. Показалась та же самая ограда. Только за оградой вместо наполненных весёлой пионерской жизнью барачных корпусов стояло несколько новорусских коттеджей, в которых сквозь якобы столичный шик проглядывалась явно провинциальная нехватка непонятно чего.

Прежними были только светлое, слепящее глаза море и маленький островок, на который во время отлива так же можно было зайти пешком. Обратно идти было гораздо легче, хотя усталость уже начала цепляться за ноги. Он прошёл «белый город», вошёл в старый центр, и вновь тёплые волны былого коснулись его. Перед тем, как пойти устраиваться в гостиницу, он зашёл за сигаретами в магазинчик с трогательным названием «На камушке». Название было вполне оправдано, так как павильон стоял на широком каменном уступе. В магазинчике было на удивление изобильно, просторно, чисто и светло. Он взял билет на вечерний автобус и навсегда уехал из своего потерянного рая, в страну, которой уже нет».

«Лёша констатировал: «что такое евро? Это такие европейские деньги. Блесну-то в Финляндии покупали. Так там же, насколько я помню, марки в ходу. Марок уже давно нет. Они в Евросоюз вступили, а там общая валюта, «евро» называется. Евросоюз – это что-то типа Советского Союза? Типа да, но не совсем. Раз типа СССР, то когда-нибудь переругаются и разбегутся, как было уже у нас. Я их всех знаю, да и они меня. «Лешим меня прозвали. А мне нет разницы – Лёша или леший. Совсем не обидно. Леший – защитник леса. Этим я и занимаюсь последние годы».

Мы, коренные жители, стали малочисленным народом на своей земле. Если так дело пойдёт и дальше, то карелов в Карелии скоро не останется. В советское время была популярна фраза, ставшая лозунгом и якобы сказанная В. И. Лениным: «Карелы – народ трудолюбивый. Я верю в их будущее».

Но зато есть мозги. Немного умных людей осталось в нашей стране, и большинство из них работает в «оборонке». И, являясь хранителями государственной тайны, они не имеют возможности покинуть родину. Получается что-то типа «шарашки» на современный лад. Не зря же у нас шутят: за что бы мы ни взялись, всё равно получается автомат Калашникова».