Ольга Савкина - Хроники всего мира - Время расцвета

– Отправила! – шёпотом сказала она в полумрак.

– Мама тебя убьёт, – ответил полумрак, и в комнату тихо вошёл брат.

Яков прикрыл за собой дверь и устало опустился в кресло. Тёмные вихры придавали мальчику вид цыгана, а спокойное и умное лицо – вид цыгана интеллигентного, почти аристократа. Эмма легонько поцеловала его в макушку, брата она любила едва ли меньше, чем отца.

– Уже, считай, убила. – Эмма со вздохом уселась на кровать. – Мы разругались сразу, как я вернулась. Не знаю, отчего она решила узнать, где меня носило, видимо, интуиция.

– Не путай интуицию и хорошую память, – Яков вытянул больную ногу, прислонил трость к подлокотнику. – Позавчера на дне рождения Иво ты ляпнула, что остаться в родительском доме равносильно тюремному заключению. А ты, мол, не птица, чтобы сидеть в клетке. Ну, вот теперь жди, птичка, когда тебя ощиплют.

– Брось, нашей матери всегда было плевать на то, где мы и чем занимаемся. Вилда сделала для нас больше, чем она.

– Тем не менее, она мать. А ты её дочь. И у неё есть все права …

– … чтобы ощипать меня, – договорила за братом Эмма, – я помню. А вы как сходили?

– Я был у папы в библиотеке, а остальные играли в футбол на пустыре. Клаусу мячом разбили нос, но, по-моему, ничего серьёзного.

– Вилда вас убьёт, – Эмма повторила фразу с той же интонацией, что и Яков. Оба засмеялись, очень уж похоже получилось.

Помолчали, прислушиваясь к звукам улицы и шуму в детской. Им не нужно было говорить, они понимали друг друга с полуслова и даже полумысли.

– Ты уверена? Что всё сделала правильно? – Яков смотрел на сестру умными голубыми глазами. Он ужасно походил на мать, тот же овал лица, те же ямочки на щеках. Через полтора месяца ему исполнится пятнадцать, и несмотря на недостаток роста, Яков не выглядел подростком, в нём уже начал формироваться молодой мужчина.

– Я задыхаюсь здесь. Одно и то же: учёба, дом, подруги…

– Я.

– Да, ты. – Эмме стало грустно. – Но я уезжаю не от тебя. Ты же знаешь. Я не смогу жить без воздуха. Небо для меня всё. Хорошо, не всё, – перебила сама себя сестра, – но многое. Я люблю тебя, люблю отца, но не могу отдать всю жизнь на эту любовь. Я хочу сделать то, о чём будет говорить вся империя. Я хочу прикоснуться к великому, действительно большому и настоящему, тому, что останется в веках.

Яков смотрел на неё долгим взглядом, потом вздохнул, встал:

– Что ж. Ты истинная женщина двадцатого века. И ты моя сестра, я буду гордиться тобой в любом случае.

И вышел из комнаты.

На ужин подавали густой гороховый суп-пюре с фрикадельками, крупный отварной картофель, посыпанный мелкими каперсами и политый растопленным травяным сливочным маслом, селёдочные рольмопсы с корнишонами, салат из домашних овощей, что росли на огороде за домом, детям к чаю дожидались остатки «деревянного» пирога. Вообще-то это рождественское лакомство, но в воскресенье справляли день рождения Иво, и именинник запросил у кухарки Анны именно его. Вилда ужинала вместе с семьёй, приглядывая за близнецами. Она сидела в торце стола, рассадив шестилеток справа и слева от себя. Конечно, напротив отца должна была сидеть мама, но в доме Остерманов все уже давно махнули рукой на условности – порядок за ужином был важнее, а Вилда умела усмирить близнецов одним взглядом. Так они и сидели за длинным столом: Уве, справа от него Лизе, Клаус, Арнд и Фриц, слева – Эмма, Яков, Хеннинг, Иво, Франц и Вилда.

Погодки Клаус и Арнд весь ужин шептались о прошедшем футбольном матче: кто как забил, да кто как обвёл защиту, да как прилетело мячом Клаусу прямо в лицо. Хеннинг и Иво, десяти и восьми лет от роду, ели деловито, споро, видимо, затеяли ещё прошвырнуться вечером до сада, где строили на дереве шалаш. Близнецы ковыряли селёдку и ждали, когда подадут уже сладкое. Эмма с тяжёлым сердцем ждала разговора с матерью, отец читал вечернюю газету, Яков жевал, задумчиво глядя в темноту за окном, Вилда шикала на детей. Лизе осмотрела своё семейство и вздохнула. Это было сигналом: дочь отложила вилку и переглянулась с Яковом.

– Дорогой, ты знаешь, чем занимались сегодня твои дети?

– М-м-м-м… – Уве нехотя оторвался от газеты, но взгляда не поднял. – Подозреваю, что были счастливы?

– Это как сказать, – Лизе рукой отвела газету от лица мужа. – Твоя дочь уезжает из дома!

– Мама! Я пока что никуда не уезжаю! – лицо Эммы вспыхнуло, руки на коленях сжали салфетку. Яков под столом положил на них свою ладонь, сестре сейчас требовалась поддержка.