Карен Монинг - Прикосновение горца

– Но ведь для тебя это пара пустяков! Ты даже не представляешь, какая ты красавица, Лиза! Этот тип наверняка «голубой». Только гомик может не обратить внимания на такую женщину, как ты.

Лиза слабо улыбнулась.

– Ты никак не успокоишься, да, Руби?

– Лиза, ты очень красивая. Разреши мне привести тебя в порядок и показать людям. Сними эту бейсболку и распусти волосы. Зачем, как ты думаешь, Бог дал тебе такие прекрасные волосы?

– Мне нравится эта бейсболка. – Лиза поспешно взялась за козырек, словно испугалась, что Руби снимет ее. – Ее подарил мне мой папа.

Руби нерешительно покусала губу и пожала плечами.

– Ты не сможешь всю жизнь прятаться под бейсболкой. Ты же знаешь, как я отношусь к тебе. Я понимаю, что твоя мама умирает... – Она жестом остановила Лизу, которая хотела ей возразить. – Но ведь ты не умираешь, Лиза! Это не должно сломить тебя.

Лицо Лизы стало мрачным.

– А какую первую песню ты сегодня поешь?

– Не пытайся сменить тему. Я не дам тебе махнуть рукой на свою жизнь, – ласково сказала Руби. – У тебя же все еще впереди! Все будет хорошо, вот увидишь. Ты переживешь это.

Лиза опустила глаза.

– Вопрос в том, хочу ли я этого?

Несколько месяцев назад матери Лизы, Кэтрин, поставили диагноз – рак. С диагнозом врачи опоздали, и уже мало что можно было сделать, разве что по возможности облегчить ее последние дни. Кэтрин осталось жить полгода, а может и год, осторожно предсказывали врачи. Можно попробовать новые экспериментальные лекарства, но... Намек был понятен. Все равно Кэтрин умрет.

Тем более что мама Лизы наотрез отказалась от всяких экспериментальных лекарств. А провести последние месяцы в больнице Кэтрин не хотела, и ее дочь тоже была против этого. Поэтому Лиза устроила так, чтобы всю необходимую медицинскую помощь ее мать получала на дому. Они и раньше с трудом сводили концы с концами, а теперь стало совсем туго.

После автокатастрофы, случившейся пять лет назад, в которой погиб отец Лизы и покалечилась мать, девушка работала на двух работах. Со смертью отца ее жизнь перевернулась. До восемнадцати лет Лиза была любимой дочерью богатых родителей, живших в элитном квартале Цинциннати, в котором находились дома людей из высшего общества, и ее ожидало блестящее будущее. А двадцать четыре часа спустя после выпускного бала она попала в кошмар, которому не было конца. Вместо того чтобы поступить в колледж, Лиза пошла работать официанткой, а потом стала еще и убирать по ночам. И Лиза знала, что даже после смерти матери ей все равно придется работать на двух работах, чтобы оплатить астрономические медицинские счета, накопившиеся за это время.

Она с болью вспомнила недавние наставления матери. Кэтрин просила, чтобы ее кремировали, потому что это дешевле, чем похороны. При воспоминании об этом желании матери Лизе чуть не стало плохо прямо на остановке. Она, конечно, понимала, что мама пытается сэкономить, чтобы дать ей хоть какой-то шанс жить нормальной жизнью после ее смерти, но этот шанс был Лизе ни к чему.

За последнюю неделю состояние Кэтрин резко ухудшилось, и Лиза оказалась в невыносимом положении, потому что ничем не могла облегчить страдания матери. Боль Кэтрин могла прекратиться только со смертью. Лизу терзали незнакомые ей ранее чувства. То она злилась на весь мир, то готова была душу продать за то, чтобы вернуть маме здоровье. Но самыми ужасными казались ей дни, когда она ощущала глухое раздражение, прорывавшееся сквозь печаль. Это было невыносимо, потому что из-за этого раздражения Лиза испытывала чувство вины и считала себя неблагодарной. Ведь многие люди становились сиротами еще раньше, чем она.

Когда они сели в автобус, Руби устроилась рядом с Лизой и всю дорогу развлекала ее болтовней, чтобы отвлечь от грустных мыслей. Но это не помогало. Лиза практически не слышала ее, пытаясь вообще ни о чем не думать – и особенно о том, что будет «после». Ей и «сейчас» было достаточно плохо.

«Как же так могло получиться? Господи, что произошло с моей жизнью?» – думала она, массируя виски.

А за окнами автобуса, идущего в Цинциннати, снова начался холодный мартовский дождь, укрывавший серой пеленой хмурый и унылый мир.

Едва переступив порог музея, Лиза с облегчением вздохнула. Здесь было тихо, как в склепе, но эта тишина создавала ощущение покоя. Стеклянная поверхность выставочных стендов отражалась в начищенных до немыслимого блеска мраморных полах, в которых тускло мерцал приглушенный свет многочисленных бра. Лиза тщательно вытерла влажные ботинки о коврик у двери, прежде чем ступить в свое святилище.