Мирей Кальмель - Леди-пират

Эдони предоставила ей корчиться, отдавшись во власть боли, а сама неспешно хлопотала над плетенной из тростника корзиной, накрытой красной хлопчатобумажной тканью, которую принесла с собой. Под быстрыми пальцами повитухи вскоре утешительно затеплились десятки свечек, расставленных вокруг подстилки, на которой металась Мери. Эдони соединила свечки между собой дорожкой охристого порошка, а внутри получившейся фигуры принялась чертить странные знаки, сопровождая действо монотонными причитаниями. Мери забылась под это пение. Она так давно ждала своих. И так долго страдала…

Наконец Эдони замерла, встав между согнутыми в коленях и расставленными ногами роженицы.

— Когда скажу, будешь тужиться, снова и снова!

Мери кивнула. Эдони смазала свою правую руку каким-то ярко-красным составом и безжалостно погрузила ее в измученное болью лоно. Мери показалось, будто все тело у нее разорвалось на части, а низ живота полыхнул нестерпимым огнем. Она взвыла.

— Давай! — приказала мулатка, снова ударив по наболевшему лобку свободной рукой, сжатой в кулак.

Мери, со слезами на глазах, повиновалась, ее приподнимал и тянул вперед инстинкт выживания. Предчувствие не обмануло — крохотное существо, которого она с невообразимым усилием наконец вытолкнула, было уже до того почерневшим, что его безжизненное тельце сливалось с руками этой женщины. Как она и ожидала, ребенок не закричал. Мери, совершенно выдохшаяся, откинулась на подстилку, виски сдавила нестерпимая боль, она дрожала от лихорадки, предвидя, что та не скоро отпустит, и не могла вымолвить ни слова.

Мулатка завернула тельце в пеленку, вытащила из истерзанной утробы послед, смазала место, где он был прикреплен, каким-то неприятно пахнущим снадобьем, потом тщательно вытерла окровавленные руки. Мери была в полном изнеможении, совершенно разбитая, она теперь лежала без движения и ни о чем не думала. По полу просеменила крыса, привлеченная тошнотворным запахом. Мамиза, точно прицелившись, ударом ноги с силой отбросила животное к стене, как сотни раз приходилось делать в ее собачьей жизни. Потом нашарила в своей корзине синий стеклянный пузырек и снова подошла к женщине.

— Выпей, Мери, выпей, и успокоишься, — настаивала она, приподнимая голову роженицы.

Покорившись этим рукам, покорившись мелодии, которую напевали толстые губы Мамизы, Мери глотнула, и горькое питье пролилось в ее пересохшее горло. На мгновение в памяти закружились какие-то картины, но им не удалось закрепиться, и они стерлись, расплылись. Кровь пульсировала теперь в висках реже, а мучительные спазмы постепенно уступили место все более леденящему холоду.

— Я умираю? — обреченно спросила Мери, смирившись со своей участью.

Эдони присела на корточки рядом с ее головой, с бесконечной нежностью погладила прилипшие ко лбу рыжие волосы.

— Пусть течет, Мери, — прошептала она, — пусть льется.

Мери снова закрыла глаза. Ею овладело странное ощущение: она словно опьянела. Ей припомнились минуты, когда опорожненные бочки из-под тростниковой водки истекали последними слезинками, а сама она, прислонившись к грота-рею, позволяла качке убаюкать себя, растворялась в океане звезд. Она увидела рядом с собой Никлауса-младшего, потом Энн, тоже хмельных. На пересохших губах появилась умиротворенная улыбка. Она пошла ко дну…

Эдони еще долго стояла на коленях рядом с ней, не переставая молиться, потом поискала пульс на яремной вене, с довольным видом распрямилась и сложила мозолистые руки Мери на переполненной молоком груди. Затем торжественно уложила ребенка между ног матери, так, чтобы его маленькая безжизненная голова покоилась на ее лобке. И только после этого одну за другой загасила свечи, рассеяла в соответствии со своим странным ритуалом порошок и сложила имущество в корзину.

Уже у двери, остановившись на верхней ступеньке, мулатка протянула руку по направлению к последней свече. Словно по волшебству, язычок пламени стал уменьшаться и в конце концов исчез, унеся с собой образ Мери Рид. Тогда мулатка постучала в дверь, которая со скрипом отворилась, и вышла. Поравнявшись с решеткой камеры Энн Бонни, она на мгновение задержалась. Энн не шелохнулась. Женщины посмотрели друг другу в глаза. Эдони хотела, чтобы ее взгляд светился умиротворением и доверием, однако Энн прочла в нем лишь нечистое удовольствие и, с вызовом плюнув на пол, отвернулась, чтобы не завыть в голос. Эдони, смирившись, последовала за сторожем, вышла из здания тюрьмы, пересекла под мелким теплым дождиком внутренний двор. Добравшись до тяжелых железных ворот в высокой тюремной стене, незаметно извлекла из-под своего цветастого одеяния туго набитый кошелек.