Лиза Кляйн - Мое имя Офелия

– У вас есть что-нибудь для Элноры? – спросила я. – Хотя она не хочет жаловаться, но я знаю, что ее часто мучит боль в боку, и ей трудно дышать.

– Офелия! Сегодня я не за этим пришла, – резко сказала Элнора, но ее упрек прозвучал мягко.

– Гмм, заботливая девочка. Я советую кумин. Редкий и ароматный. Уверена, его нет на клумбе лекарственных трав вашей королевы. Надо делать припарки на бок. Я сейчас вам приготовлю. – Она повела нас к дому.

В маленьком домике почти всю единственную комнату занимал большой буфет. Я с любопытством смотрела, как Мектильда отперла дверцы, и стали видны все аптекарские инструменты. Она вынула ступку и пестик и начала растирать семена, а Элнора в это время проверяла весы.

Тем временем мой взгляд привлекла самая верхняя полка буфета. Я уставилась на ряд темных флаконов, запечатанных красным воском, на этикетках виднелось изображение мертвой головы. Я так громко втянула в себя воздух, что Мектильда подняла взгляд от своей работы.

– Настойка белладонны. Гранулы опиума. Дистиллированная белена. Если эти вещества использовать во зло, они приносят смерть, – мрачно объяснила она.

– Офелия, отвернись, чтобы не искушать злые силы, – велела Элнора, перекрестившись, и оттолкнула меня в сторону.

Меткильда закрыла дверцы буфета и повернула в замке ключ. Потом вынула его и засунула глубоко в свой карман, туда, где ее согбенное старое тело, несомненно, хранило много тайн.

Вскоре после нашего визита к Мектильде я обнаружила книгу, которую Элнора отложила в сторону, потому что ее слабое зрение больше не позволяло ей читать. Книга была тяжелая, как сундучок монет, и озаглавлена «Травник или общая история растений». Для меня это было сокровище, ценнее золота. Когда я уставала от вышивания, а это случалось часто, я со все большим увлечением изучала эту книгу. Я рассматривала точные рисунки в ней и запоминала полезные свойства и способы применения всех растений. Я узнала, что если принимать пион с вином, он может облегчить ночные кошмары и избавить от печальных снов. Семена петрушки помогают последу выйти чисто и полностью после рождения ребенка. Фенхель дает острое зрение и является средством против некоторых ядов. Все это, и не только это, я сохранила в своей памяти. Вскоре Элнора начала доверять мне приготовление новых микстур и укрепляющих напитков. Я сама сделала припарку из кумина по рецепту Мектильды, и Элнора почувствовала большое облегчение, избавившись от боли в боку. Она меньше бранила меня за лень и меланхолию и позволяла проводить больше времени за учебой и записями.

Так как Элнора разрешила мне изучать эту книгу, которая так увлекала меня, я старалась угодить ей, посещая вместе с ней церковную службу. Она толкала меня локтем в бок, чтобы привлечь внимание, когда проповедник предостерегал от гордости и тщеславия. Я также по ее указанию читала книги о правилах поведения, которые должны были развить мою нравственность, хоть и находила их очень скучными. Все они учили меня быть молчаливой, целомудренной и послушной, иначе мир рухнет из-за моей испорченности. Это казалось мне смешным, я подозревала, что автор совсем не знает женщин, и еще меньше их любит. Еще одно руководство советовало мне молчать, но не всегда, чтобы я могла научиться вести остроумную, но скромную беседу, как и следует придворной даме. Я предпочитала эту книгу.

Однако у меня не было случая завести остроумный разговор, разве что с самой собой. Иногда во время работы я представляла себе беседу между прекрасной женщиной и ее благородным ухажером. Или мысленно спорила с невежественными авторами, которые считали женщин хрупкими и лишенными добродетелей. Такие упражнения отвлекали меня от той черной работы, которую мне поручали, как самой низкой по положению из дам Гертруды. Мне приходилось выносить горшок из кресла-туалета королевы, что раньше было задачей Кристианы. Мне также приходилось таскать огромные кувшины с водой для ванной Гертруды и выливать воду из ванны потом, и мои ноги распухли от беготни к колодцу и уборным, а руки болели.

Я приходила в отчаяние от того, что меня выбрали, как новую игрушку, а потом забыли, как мимолетный каприз. Гертруда редко заговаривала со мной, но я смотрела на нее во все глаза, впитывая ее красоту. Ее волосы сияли подобно натертым маслом дубовым панелям, а в серых глазах, казалось, скрывалась душа. У нее еще сохранилась хорошая фигура, а на лице не было морщин. Ее дамы всегда превозносили ее красоту, и королева любила, когда ей говорили, что она слишком молода для матери такого взрослого принца. Как и Гертруда, я заплетала волосы в длинную косу, которую иногда прятала под шапочкой, собственноручно расшитой фиалками, – правда, довольно неуклюжими. Мне очень хотелось узнать, одобряет ли королева мое платье и мои манеры. Обидно было думать, что Гертруда не обращает внимания на мои попытки угодить ей.