Блайт Гиффорд - Любовные ошибки леди Валери

– Поэтому он и плох! – не выдержал Гил, вскочил и принялся расхаживать по комнате. – Король говорит, что он по-прежнему величайший воин в Европе. Герцог говорит, что он король Кастилии. А я говорю, что к Рождеству мы будем в Севилье! – Он с горечью улыбнулся. – Но когда я прихожу домой и ложусь в свою постель, я хочу, чтобы все было по правде.

– Но разве не бывают минуты, когда тебе хочется лишь страстной жены, которая охотно идет тебе навстречу?

Он нахмурился, словно думал над ее словами.

– Когда захочу, я так и скажу.

Какой странный у них союз! Она думала, что сможет вести себя так же, как раньше. Отдавая ему свое тело, она как будто швыряла кость собаке, чтобы той было чем заняться. А свои мысли она держала при себе. Но он хочет и того и другого. И даже больше…

– А если ты раздумаешь мне угождать, – вдруг спросил он после долгого молчания, – ты скажешь мне об этом?

«Да», – чуть было не вырвалось у нее. Но это была ложь, поэтому она ответила по-другому:

– Не знаю. От меня такого не ожидали… Ты был так же честен со всеми своими женщинами?

– У меня их было не так много, – ответил он. – И я еще ни разу не был женат.

– Понятно… что ж, жена отличается от других женщин.

Жена, как ей казалось, должна быть хранительницей лжи. И мужниной, и своей.

Гил встал и нарочно отошел подальше, так, чтобы до нее нельзя было дотянуться. Подойди он ближе – и он просто возьмет ее, то есть сделает то, что она от него и ожидает.

Ему в самом деле хотелось иметь жену, которая охотно ему угождает. Куда подевалась та воительница, которая гордо отказалась взять привезенный им шарф? С той женщиной они могли бы стать не только любовниками, но и друзьями. Теперь же перед ним в постели кроткая и униженная самозванка, которая думает, что брак – просто сделка, такая же бездушная, как союз Констанцы и Ланкастера. Ему хотелось дать и ей, и себе нечто большее.

Но Валери по-прежнему смотрела на него с обожающей и совершенно фальшивой улыбкой.

– Мой долг – быть такой, как ты прикажешь.

Долг… Она прикрывалась долгом, как щитом, и о него разбивались все его слова. Что ж, он тоже знает, что такое долг. Он знает, как это тяжело.

– Я хочу, чтобы ты отдавалась мне по собственной воле, а не только из чувства долга.

Он сел рядом с ней и положил руки на ее голые плечи. Ее кожа как будто обжигала.

Она тихо ахнула. Простыня соскользнула вниз…

Ее груди, маленькие, белые, соблазнительные, снова приковали его взгляд; они быстро поднимались и опускались, как будто ей тоже трудно было дышать. Она не опустила взгляда, а посмотрела ему в глаза, словно оценивая его.

Неужели она и сейчас просто пытается быть той, кем он хочет ее увидеть?

Однако он не мог подавить реакции собственного организма. Его орудие пришло в полную боевую готовность, восстало и окрепло, посылало жар в его кровь, вытесняло слова из головы. Его руки ласкали ее грудь, ощущая, как расцвели бутоны ее сосков.

Она в самом деле его жена. Она хочет его. Он должен вести себя с ней мягко. Тогда она поверит…

Он нагнулся, чтобы поцеловать ее в изгиб шеи, почувствовать биение ее пульса. Ее желание постепенно разгоралось. Он был в том уверен. Если она сумеет забыть Скаргилла, если научится доверять ему…

Он медленно и осторожно погладил ее по плечу. Потом положил руку ей за спину, прижимая ее к своей груди. Она закрыла глаза, уронила голову ему на плечо. Простыня закрывала Валери колени, а сверху она положила руку, словно желая удержать ткань на месте, но груди, особенно светлые в темной комнате, были открыты для его пальцев и губ.

Из ее горла вырвался стон. Но она молчала.

А он жалел, что не знает никаких любовных стихов, которые можно шептать своей даме на ушко.

Простыни между ними сбились в комок; она по-прежнему была закрыта ниже талии, но он не торопил ее. Прежде чем он сумеет приучить ее, что помимо долга есть желание, он должен утешить ее, убаюкать.

Потом она потянулась к нему. Обвила его шею руками, зарылась пальцами ему в волосы. Конечно, теперь они должны поцеловаться…

Он прижался губами к ее губам. Прижался к ней так, словно они могли бы соединиться одним только поцелуем, ощутил ее губы, жадные, горячие, а потом…

Она безвольно обмякла в его объятиях, зажмурившись и выставив вперед руки, словно предлагала себя в жертву какому-нибудь мстительному языческому божеству.

Если он возьмет ее сейчас, каким бы мягким он ни старался быть, они никогда не смогут начать сначала. Именно этого она от него ожидала. И от себя тоже.